Крестная мамочка - Керри Адамс Страница 27

— Но я даже не пыталась заигрывать с ним.

Я пожала плечами:

— Ты с ним заговорила.

Клаудиа опять покачала головой, потом на ощупь нашла мою руку и крепко пожала.

— Какая ты смелая, Тесса, — шепнула она, не глядя на меня.

Я ответила на пожатие и высвободила руку. Таким комплиментом от самой храброй из знакомых мне женщин можно было гордиться.

Если задаться целью объяснить, почему любишь своих друзей, найдется миллион мелких причин. Когда Эл присоединился к нам, он сел рядом со мной, так что я очутилась между ним и его женой. Закинув руку мне на плечи, Эл наклонился вперед и поздоровался за руку с крестными. Клаудиа слегка отодвинулась, чтобы не мешать Элу. Эл этого не заметил — в отличие от меня. И от сценариста, который жизнерадостно заговорил со мной, смотрел мне в глаза, обращался к Элу, а на Клаудиу даже не взглянул. Ее роль досталась мне. Правда, ненадолго. Вскоре должно было выясниться, кто кому принадлежит, но пока я могла побыть не изгоем, которого следует опасаться, а просто привлекательной женщиной, достаточно общительной, чтобы рассмешить профессионального автора комедий. Его внимание меня ничуть не трогало, однако я не могла не видеть, как старательно он игнорирует мою подругу. Этот эпизод длился всего несколько минут, но многому научил меня.

Мы пели гимны, слушали проповеди и отрывки из Евангелия. На этом основная часть постановки завершилась. Затем мы проследовали к каменной купели, в которую бесцеремонно вылили две двухлитровые бутыли воды из «Сейнсбериз». От этого викарий сильно упал в моих глазах. Трудно поверить, будто в зеленых пластмассовых бутылках содержится вода из Иордана, несмотря на все уговоры преподобного. Близнецы даже не пикнули. Всю церемонию они проспали, ни один не поморщился, когда им лили на головки холодную воду. До сих пор я видела их только плачущими и теперь поняла, как легко проникнуться к ним любовью, пока они спят. К своему стыду, какое-то подобие чувств к близнецам я ощутила только теперь.

Хэлен стояла в толпе — такая же милая, как в тот день, когда мы с Клаудией и Элом познакомились с ней во Вьетнаме. Я снова задумалась о том, как велик был в то время ее потенциал. Он до сих пор не реализован. Может, близнецы помогут ей раскрыться. Может, ей просто нужно кого-нибудь любить, чтобы ощущать свою целостность. Значит, Нейл вполне может оказаться не целью, а средством, и потому достоин внимания.

— Вы открыты Христу Спасителю?

Викарий обращался ко мне. Застигнутая врасплох, я скомкала ответ, прекрасно понимая: будь я совершенно неверующей, я не выдержала бы пристальный взгляд священника и просто промолчала бы.

— Вы вверяетесь Христу? — продолжал он, не сводя с меня глаз.

Мне почудилось или вопросы и вправду стали труднее? Не так-то просто подтвердить, что я «вверяюсь» кому бы то ни было.

— Я вверяюсь жизни, — поспешно ответила я, почти проглотив последнее слово. Надо было подзубрить ответы.

— Вы обращаетесь к Христу — пути, истине и жизни?

Боже, меня так и подмывало захихикать. Уголки рта непроизвольно подергивались. Клаудиа слишком хорошо знала меня и потому смотрела в другую сторону, но Эл подмигивал, выглядывая из-за камеры. Кажется, нам было четырнадцать, когда нас выставили с рождественского концерта — за хохот во время исполнения «Приидите, верующие». «О, приидите, приидите в Вифлеем…» Понимаю, нелепо, но удержаться от смеха просто невозможно. Я притворилась, что кашляю. Викарий отвернулся. Видно, насмотрелся.

Младенцев с явными симптомами кататонии передали четырем крестным, и все мы перекрестили их чистые лобики. Мои кресты походили на букву «X» — знак поцелуя, но теперь я уже ничуть не сомневалась в любви к этим детям. Потом стало еще легче: внимание собравшихся уже не было приковано к нам четверым. Мы заняли свои места, чтобы спеть последний гимн и прочесть «Отче наш». С детства люблю «Отче наш». По-моему, эта молитва исполнена глубокого смысла, поэтому я читаю ее с чувством. Я помню, как ее текст изменили и я расстроилась, потому что считала настоящими прежние слова. Зачем понадобилось менять молитву, которой нас научил Господь? В то время мне было всего тринадцать лет, но я умела распознавать надувательства. И потому задумалась: какие еще вольности допускает моя религия именем Божьим? Много лет я собиралась задать этот вопрос священнику. Может быть, сегодня удастся.

Четыре трубача появились внезапно. Мы с Элом и Клаудией сдавленно хихикали, безмолвно соглашаясь с тем, что даже кашу можно испортить маслом. Еще одно благодарение Богу, и наконец под мелодию «Когда святые» мы, наследники обетованного духа, отправились отмечать крестины дружеской попойкой.

Снаружи сияло солнце и улыбки собравшихся. Толпа бурлила, все готовились фотографироваться. Мы выстроились вдоль кладбищенской стены и улыбнулись в десяток объективов. Близнецов не разбудил даже трубный глас, и это показалось мне странным. Все вокруг наперебой восхищались малышами. Наблюдая, как мать Хэлен, Маргерит, направляется к только что окрещенным близнецам, я отметила, что даже ее присутствие не смогло прогнать с лица моей подруги ослепительную улыбку. Хэлен находилась под защитой крестильных платьиц, нежного запаха детской кожи и любви друзей. Вот именно, думала я, целуя Нейла в щеку. Ради этого сгодится даже Нейл. Если не мне, то Хэлен. Я радовалась и за нее, и за Эла с Клаудией, слившихся в объятиях. Периодически я посматривала на часы. Да-да, я тоже безумно счастлива, но не пора ли выпить, в конце-то концов?

Поскольку к воротам пока никто не направлялся, оставалось лишь удерживать на лице улыбку и переминаться на месте.

— Тесса Кинг, — послышался до боли знакомый голос с заметным акцентом. — Опять одна?

Нет, с бойфрендом, а разве не заметно? Впрочем, Маргерит и сама все видела. Просто слишком хорошо знала силу слов. Это ее конек.

— Маргерит, — с улыбкой обернулась я. — Вы по праву можете гордиться дочерью. Она выглядит изумительно. С возрастом только хорошеет. Подумать только, у нее уже двое детей!

Маргерит усмехнулась, но я видела, что счет на воображаемом табло не изменился. Красоту дочери она не считала поводом для гордости. И никогда не радовалась достижениям Хэлен. Все мы знали, что Хэлен так и не закончила учебу на курсах дизайнеров интерьера, но по крайней мере она пыталась найти себе применение. Эрудиция Хэлен потрясала. Курсируя между враждующими родителями, она пользовалась любой возможностью побывать в каждой галерее и музее мира, видела большинство достопримечательностей Старого и Нового Света, тонко чувствовала красоту. Об этом свидетельствовал ее дом в Ноттинг-Хилле. Но Маргерит объявила дизайн интерьеров забавой для тупых богатеньких блондинок; Хэлен не выдержала и бросила курсы.

Я присмотрелась к матери моей подруги, так непохожей на мою маму. Длинные седые волосы она укладывала на затылке «ракушкой», сегодня она была одета в серые кашемировые брюки от Николь Фари и такой же жакет, застегнутый на крупную янтарную пуговицу. Длинную шею обрамлял накрахмаленный воротник белой рубашки. Маргерит всегда была воплощением элегантности. Она носила одежду от Фари как свой фирменный знак — такой же, как короткие, выкрашенные черным и красным лаком ногти. В любое время суток она предпочитала яркий темный макияж, и он был ей к лицу. Такой могла бы вырасти Хэлен, если бы не китайские гены. Я многое знала об этой женщине: она тщеславна, эгоистична, печатает со скоростью сто слов в минуту, принимает почти всю пищу в жидком виде и не притрагивается к хлебу.