Крыса-любовь - Мойя Сойер-Джонс Страница 27

Едва эта мысль сверкнула в его голове, как Марсель ощутил нестерпимую потребность заслониться от нее. Я пошла к двери, а он подпрыгнул и помчался за мной.

— Конечно, это совпадений, мадемуазель, просто совпадений. Ми это никому не сказать. Если клиента, они узнать, то Марселю кришка. Ви не знаете обичный клиент, как его знать Марсель. Обичный клиент, он слабак, он трус, он девчонка. Он боится мертвих… смерть… капут.

Моя машина стояла во дворике. Мне нужно было только сесть в нее, завести, глянуть в зеркало, повернуть руль…

— Мадемуазель, помните: это все Бог сделаль, это не Марсель! Мамы, они все время умирают! Вот моя дорогая мамочка быль на ринке, абрикоси покупаль, и рраз!

Он высовывался из дверей и все увещевал меня, пока я выруливала со стоянки:

— Мадемуазель, ви никому не сказать, oui?

Я посмотрела в зеркало и увидела, что на освобожденное мной место втискивается старый «ситроен». Машина купалась в солнечном свете. Золотые стрелы отлетали от хромированного бампера и плясали на серебристом капоте.

Когда Марсель поднял глаза и тоже увидел машину, он разом прекратил взывать ко мне и махать руками. Он знал этот «ситроен», и oh, non, mon Dieu! О да, он знал его владельца. Неужели Марселю и его кафе еще мало было несчастий?

— Мари, еще коньяк! — заорал он.

— Мама, я уже еду! — заорала я.

— Марсель, друг, как дела? — заорал Арт.

Солнце светит одинаково и в окно замка, и в оконце бедной хижины.

Г. Д. Торо

Смысл, во всяком случае, таков. Мне очень нравится эта мысль. Мне нравится, что в конце концов всем достается поровну. Мне нравится, что ни один богатенький жлоб, у которого денег больше чем у Господа Бога, не может купить больше солнца, чем я. Неважно, богат ты или беден. Неважно, сколько у тебя акций, сколько ночей ты проводишь в одиночестве в чужих городах, какую часть своей жизни ты распродаешь каждый день. Есть кое-что такое, чего ты все равно не купишь больше, чем я. Кое-что действительно важное. То, что гонит кровь по твоим жилам. Что смягчает твое сердце и заставляет раскрыть объятия. Что дарит покой и чувство безопасности в темноте.

Потому что темнота — хорошая проверка. При свете любой дурак сможет внушить себе, что у него все в порядке. Но по ночам, когда весь остальной мир спит, этот фокус не проходит. Разоренные счета. Нудная работа. Нелюбимая жена. Стареющее тело. Непонятные боли в груди. Молодые жеребцы на твоей дорожке. Ускользающая жизнь. Чувство, что все вот-вот рассыплется в прах. Паника. От нее не откупишься никакими деньгами.

Был яркий, звездный вечер, и я сбежал из неонового куба больницы за ежечасной дозой никотина.

— Ты куда, Артур? — спросил Тони, как спрашивал каждый час. — В кафе?

— Нет, он не в кафе, папа, — сухо сообщила Мишель, не отрываясь от журнала. — Он собирается еще больше отравить свой погибающий организм.

— Что? — Тони растерялся. Это случалось все чаще по мере того, как стресс от ожидания подтачивал его силы. — Так куда ты идешь, Артур?

— Эгей, мистер! Я вскочу на свою верную лошадку — и рысцой в страну ковбоев Мальборо.

Мишель повернулась к Сандре и выразительно закатила глаза. Ее злость была мне как бальзам на душу.

— Да, сэр. Так вот, сэр. Я еду туда, где воздух как мед, девчонки как сахар, а парни не болтают, а делают дело.

— И правильно, Артур. Человек и его дело неразделимы. Работа не может ждать. Даже из-за такой вот трагедии. Но если ты по дороге увидишь Фатиму, может, пришлешь ее сюда?

Фатима развозила по больнице чай и газеты на тележке. Она всегда припасала газетку для Тони и нередко умудрялась скормить Сандре пирожное с дармовой чашечкой чаю. А еще в здешнем кафе были Санчес, Юнг, Тайте и Мария, а на стоянке для посетителей — Мустафа. Так что набиралось целое племя. Для долгосрочных посетителей вроде нас больницы становятся домом вне дома. Через какую-нибудь неделю мы уже чувствовали себя старожилами.

То и дело появлялись новенькие — прибегали вслед за машинами «скорой помощи», измученные и бледные. Они старались ни с кем не встречаться взглядом, не желали вступать в разговоры, не хотели, чтобы эта обстановка стала для них «нормальной». Как будто если она останется ненормальной, больше шансов, что все это скоро кончится и можно будет пойти домой. Они поглядывали на нас с жалостью. Они думали, что отличаются от нас. Что в их жизни не будет часов ожидания на жестких пластиковых стульях, шутливых перепалок с разносчицами чая, сострадания уборщиц. Но конечно же, все это будет и у них, бедолаг. Мы служили тому живым доказательством.

Я точно знал, сколько шагов нужно сделать, чтобы переместиться с липкого зеленого стула рядом с Тони в садик для посетителей позади регистратуры. Ровно сто тридцать семь шагов к свободе (плюс лифт).

Сто тридцать шесть… сто тридцать семь… Я всем весом обрушился на тяжелую стеклянную дверь и вылетел в ароматную вечернюю свежесть. Ко мне словно вернулась жизнь. Остались только мир и я, и у нас обоих все было прекрасно. Распахни объятия, втяни этот воздух, ощути счастье!

Мне стало так хорошо, что я почти забыл про все те житейские неурядицы, которые обычно обдумывал в своих перекурах. Да, я продолжал это грязное притворство, я все еще играл роль моего брата. Вам, наверное, противно, особенно если учесть, что он балансировал на грани жизни и смерти. А мне, думаете, не противно? Еще как. Просто с души воротит.

Многое случилось с тех пор, как я впервые притворился Гордоном, чтобы заплатить за мастерскую, и, поверьте, на той стадии я мечтал выйти из игры. Мечтал от всей души. Но это оказалось не так-то просто, потому что клиентка буквально зациклилась на мне. Я серьезно. Она от меня не отлипала. Названивала мне домой, в любые утренние часы, напрашивалась на бесплатные консультации, планировала встречи на неделю вперед. Ей-богу, даже приревновала к Эрике, моей знакомой немочке, которая иногда забиралась ко мне в постель.

Все это было печально. Увидев Джули в кабинете Гордона, я решил, что она в тихом отчаянии, только и всего. Но ее последний звонок навел меня на мысль, что она перешла черту и вступила в ряды Затраханных Жизнью личностей.

— Послушайте, солнышко, давайте двигаться постепенно, шаг за шагом, — предложил я, когда она попыталась выбить из меня даты наших следующих встреч. — Что за спешка? Мы ведь даже еще не провели второй сеанс!

— У меня под рукой ежедневник. У вас наверняка тоже есть… что-нибудь похожее. Почему бы не запланировать встречу заранее?

— Между прочим, у вас усталый голос, — посетовал я. — Очень усталый.

— Пожалуйста, мистер Стори.

— Гордон. Видите ли, солнышко, я не хочу показаться капризным, но не люблю планировать загодя. Мне нужно, чтобы в жизни оставалась какая-нибудь тайна. Иначе как же вставать по утрам?