Чужая жена - Кэтрин Скоулс Страница 27

Его тайна стала ее тайной.

Если бы Джон был на сафари, когда Мара наткнулась на письмо, то, вероятнее всего, она просто собрала бы чемоданы и уехала. Но куда? Даже если бы у нее были деньги на билет до Австралии, об этом нечего было и думать. Мара и помыслить не могла о том, чтобы вернуться домой и признать, что ее отец оказался прав. О том, чтобы сказать Лорне, что ее вера в чудеса — всего лишь наивная мечта. Да и какая жизнь могла быть у разведенной женщины? В сельской общине Тасмании супружеские связи были столь же прочны и нерушимы, как заборы, разделявшие фермерские угодья.

Как бы то ни было, в тот день Джон был дома — работал на дворе. Мара постояла некоторое время без движения, оглушенная злостью, нарастающей в ее душе, а затем бросилась разыскивать его.

Ей казалось странным, что ее ноги могут ходить, как ни в чем не бывало, переступать порог и спускаться по ступенькам, словно ничего не изменилось.

Мара застала мужа за работой — он рыл бассейн. Завидев его, она замерла — по спине пробежал холодок. В глубине души Маре хотелось подбежать к нему, ища утешения, словно ту боль, которую она испытала, причинил враг и только Джон мог защитить ее, спасти и пожалеть.

Но все было гораздо сложнее.

Мара укрылась за кустом жасмина, и сердце ее едва не выпрыгнуло из груди — ей вдруг стало дурно от насыщенного аромата розовых цветов. Сквозь завесу листвы и ветвей она принялась наблюдать за мужем.

Джон был раздет до пояса, его потное тело было покрыто пылью. Он взмахнул лопатой, и мускулы заиграли на его руках, груди, торсе.

Она уставилась на его тело — тело, к которому прикасалась другая женщина.

Тело, которое больше ей не принадлежало…

Пот ручьями стекал по лицу Джона. В его работе чувствовалось отчаяние, словно все в мире зависело от того, как глубока будет эта яма, закончен ли будет бассейн. Губы были стиснуты в тонкую линию, словно он и сам боролся с рвущейся наружу болью.

Мара стояла неподвижно и не находила в себе сил пошевелиться. Она пришла, чтобы поговорить с ним, но сейчас, пытаясь представить себе, что она скажет, не могла подыскать нужных слов. Выражение лица Джона лишало ее решимости — он был словно чужой. Она и представить себе не могла, что услышит в ответ.

На глаза навернулись непрошеные слезы. Злость улетучилась, уступив место смятению и неопределенности. И леденящему страху. Что бы она ни сделала, что бы ни сказала, это будет иметь последствия длиной во всю оставшуюся жизнь. Пути обратно уже не будет.

Внезапно Маре пришло в голову: не проще ли просто забыть обо всем и сделать вид, будто ничего не случилось. Матильда писала, что они с Джоном больше никогда не увидятся; все, что их связывает, это одна-единственная ночь. Быть может, не стоит придавать значения тому, на что другие даже не обратили бы внимания?

Она точно знала, что если спросить об этом у деревенских женщин, те лишь посмеются над ее горем. «Он вышвырнул тебя из дому? — спросят они. — Он дарит детей другим женщинам, отнимая их у тебя?» Возможно, они даже посоветуют ей потребовать, чтобы муж взял себе вторую жену, с которой можно было бы разделить домашние хлопоты.

Знала она также и то, что будь на ее месте кто-нибудь из «кенийских кумушек», проживающих в Хэппи Велли, «Долине Счастья», славящейся оргиями, в которых участвуют как одиночки, так и женатые пары, они, пожалуй, тоже не приняли бы измену Джона близко к сердцу.

Само собой, так было удобнее — все забыть и жить дальше.

Но «жить дальше» оказалось не так уж и просто. Мара стала сторониться задушевных разговоров с мужем, боясь, что выдаст себя.

Она без конца разглядывала себя в зеркале, пытаясь оценить свою внешность. Джон был ее первым мужчиной, она — его первой женщиной, и в ночь их свадьбы они были равны в своей неопытности. Теперь же Мару преследовала мысль о том, что ее мужу есть с кем ее сравнить.

Мара задавалась бесчисленными вопросами. Она была брюнеткой, у англичанки были русые волосы — быть может, Джона привлекла шелковистая нежность светлых волос? Быть может, оттого, что большую часть времени Мара проводила на солнце и ее кожа утратила белизну и упругость, Джон испытал желание к другой? Какие тайны таило в себе тело другой женщины?

Теперь, когда Джон прикасался к Маре, или тогда, когда, наоборот, и не думал этого делать, ей казалось, что ему хотелось бы, чтобы на ее месте была другая. Та, которая выглядит, будто ангел, а говорит, как королева…

Недели перетекали в месяцы, и Мара убедила себя в том, что понимает, почему муж изменил ей. Возможно, он воспринял ее отказ сопровождать его на сафари как личную обиду. Понятно ей стало и то, что, пусть Джон и выразил искреннее желание бросить охоту ради забавы, ее отвращение к его работе глубоко ранило его. Охота на крупных животных была тем, что получалось у него лучше всего. Кроме того, это занятие было напрямую связано с его учителем и наставником Рейнором. Прибавить к этому приходящий в упадок бизнес, денежные затруднения, изнуряющую работу, которой не видно конца…

Было отчего мужчине соблазниться теплом, смехом и восхищением красивой женщины…

Но, даже понимая все это, Мара была не в силах перебороть последствия его измены. Невысказанные слова, объятия, от которых она теперь уклонялась, — все это возводило между ними невидимую стену, по обе стороны которой было холодно и одиноко. Один день сменялся другим, и стена становилась все выше.

Теперь Мара и представить себе не могла, из-за чего эта стена может рухнуть и что может пробудить затухающие чувства.

Она лежала с краю кровати, прижав руки к телу, словно Джон находился не в тысяче миль отсюда, а рядом с ней. Тишину ночи будило то журчание неясных голосов, то скрип двери, то сдержанный кашель, то несдержанный смех. Это не были привычные звуки бушей — было слышно, что приют полон людей. Мара вспомнила, как когда-то они с Джоном могли только мечтать о том, чтобы жизнь в Рейнор-Лодж била ключом. Но теперь это не имело значения. Теперь уже ничего не имело значения.

Мара несколько раз переложила полушку, пытаясь унять боль в затекшей шее. Усталость отступила. Но она все еще лежала вытянувшись в струнку и не могла уснуть. Мысли кружились в голове, словно жужжащий рой жадных и голодных насекомых, вылетевших на охоту с наступлением ночи.

Тупой настойчивый звук постепенно пробился в сознание Мары, отгоняя тревожные сновидения. Она оторвала голову от подушки. Из сада доносился гул голосов. За стеной спальни, откуда-то из кухни слышался звон посуды. Она села и посмотрела в окно. Двор был залит ярким светом. Уже давно рассвело.

Отбросив простыню, Мара вытащила конец сетки из-под матраса и спрыгнула с кровати. Схватив со столика часы, в ужасе уставилась на маленькие стрелки. Почти восемь часов. Как она умудрилась проспать, когда в приюте столько людей, которых следовало обслужить?

Она вбежала в ванную. Повернула горячий кран, подставила пальцы под струю воды и выдохнула с облегчением — вода была теплой. Мальчишка, отвечающий за растопку, сделал свое дело, даже несмотря на то, что ее не было рядом, чтобы проследить за ним.