Ночные тайны - Ганс-Йозеф Ортайль Страница 27

— Идем, Георг, выйдем отсюда.

После этого они перебросились парой фраз, Лоеб еще раз сообщил диагноз и только вскользь упомянул о возможных осложнениях, которые могут привести к кризису. Эмболия, местный тромбоз, большая опасность инфицирования. Лоеб расценивает теперешнее состояние пациента как удовлетворительное. «Ему просто говорить, — думал Хойкен. — Наверное, он видел случаи намного хуже, так что отец по сравнению с ними легко отделался». Но Георг еще никогда не видел своего отца таким, и то, что он увидел, сложилось в его сознании в такую страшную картину, которую нельзя было сравнить ни с чем другим.

Стоя в лифте, Хойкен еще видел перед собой стерильную палату и вышел онемевший, словно погруженный в гипнотический транс. Он даже несколько раз посмотрел на часы, но никак не мог запомнить, который час. Он не мог следить за временем. Выйдя из лифта и направляясь через холл к выходу, Георг увидел своего брата, шагающего прямиком в клинику. Они увидели друг друга и поспешили навстречу, словно договаривались встретиться именно здесь. Кристоф был без плаща, только в темном удобном костюме без галстука. Братья пожали друг другу руки. Хойкен почувствовал, что Кристоф разглядывает его и пытается понять его настроение.

— Ну, как он?

— Не поднимайся, Кристоф! То, что ты там увидишь, тебя не обрадует.

— Еще как поднимусь, мой милый! Как ты думаешь, зачем я в шесть часов утра уже выехал из Штутгарта?

— Ты приехал поездом?

— Конечно, иначе как бы я мог уже быть здесь?

— Что еще ты на сегодня запланировал? Когда уезжаешь?

— Сейчас я поднимусь к отцу, а позже приеду к вам в издательство. На сегодня я зарезервировал три места в «Le Moineau».

— В «Le Moineau»? Не нашел ничего попроще?

— Ты уже ел там когда-нибудь?

— Нет, но, конечно же, слышал о нем.

— Вот видишь, только слышал! Если бы я о чем-то только слышал, я не позволял бы себе судить об этом.

— Кристоф, я не позволяю себе никаких суждений, я только хочу спокойно пообщаться с моими братом и сестрой так, чтобы меня не забавляли все время крутыми изысками французской кухни.

— Изыски французской кухни! Вот как ты это называешь! Все еще заметно, что ты учился в США и ни одного семестра — во Франции.

— Зато ты учился во Франции и ни одного семестра — в США.

— Не хочешь ли ты сравнить Францию и США?

— Нет, Кристоф, не хочу. Я вообще ничего сейчас не хочу. Собственно говоря, я должен уже давно быть в издательстве. Согласен, пойдем в «Le Moineau», если это доставит тебе удовольствие. Встречаемся там?

— Встретимся прямо на фирме.

Хойкен посмотрел вслед своему младшему брату, увидел, как тот зашел в лифт, и немного постоял, мысленно прокручивая в памяти их короткий разговор. Кристоф учился во Франции. Всем своим поведением, привычками, образом жизни он отвергал попытки со стороны отца отправить его хотя бы на полгода в США. В молодости Кристоф считал, что это неинтересная, скучная страна, несчастный случай в истории. Позже, когда он вынужден был узнать США поближе, то сделал все так, словно ему это было не очень нужно, разве что набраться немного опыта. Несколько лет назад отец доверил ему руководство издательством «Фобос», выпускающим пособия для учителей начальных классов в скучной упаковке, но этого дела Кристофу было мало. Поэтому хорошо продаваемые, но скучные учебники он разбавлял плохо раскупаемыми, зато элегантными книгами по истории и философии, а также беллетристикой. С тех пор «Фобос» стал авторитетным, но в финансовом отношении дела его были плохи. «Элегантные побрякушки, le moineau, le plumeau, которые дорого стоят и трудно продаются, — думал Хойкен, — сделали брата заносчивым и одновременно нервным. В своем французском ресторане он непременно сядет во главе стола и станет торжественно демонстрировать свое искусство высказывать свое недовольство официантам».

Чуть позже Хойкен вошел в приемную своего офиса и оторопел. Джоанна всегда хорошо одевалась, но то, что она надела сегодня, означало скачок в следующую, высшую категорию. Георг был растерян, ему не хватало слов, чтобы дать определение тому, что он видел. Это выглядело скорее как белый блейзер из тонкого шелка, который блестел в свете, льющемся из маленьких ламп на потолке. Блейзер, кажется, был расписан переливающимся от светло-зеленого до воздушно-розового цвета рисунком, который был выполнен так искусно, что не видно было ни одного кармана, ни одной пуговицы или еще какой-нибудь детали. Они стали заметными, только когда Хойкен присмотрелся к блейзеру повнимательнее. Георг поздоровался, с трудом скрывая свое смущение. Перед его глазами возник короткий, прекрасный миг вчерашнего дня. Сейчас он точно знал, что для Джоанны те мгновения тоже не прошли бесследно, это было видно по ее наряду, который намекал, что она ждет от него следующего шага. Когда Георг это понял, его охватила гордость. Красота Джоанны льстила ему. Специально для него она превратилась почти в модель. Хойкен мысленно взвешивал, должен ли что-нибудь сказать ей, но оставил эту мысль и быстро прошел в свой кабинет, где еще некоторое время ходил туда-сюда, пока ему не удалось подавить в себе возрастающее желание. В его душе проснулись недоверие и выработанная за долгие годы осторожность. С тех пор как женился, Хойкен не допускал щекотливых ситуаций с женщинами и держался подальше от искушений. Нужно было сориентироваться или получить спасительный совет, поэтому Георг подошел к шкафу, где находились несколько рукописей и конфиденциальные бумаги, в том числе различные документы. Он быстро нашел личное дело Джоанны и принялся его изучать.

В жизни она была не похожа на свою фотографию в личном деле. Сейчас ее лицо уже не было таким молодым и худощавым, на нем не просматривалось упрямство и тщеславие. Давно исчезли признаки переходного возраста. Сейчас она была похожа на опытную женщину лет двадцати пяти, чьи завышенные претензии еще не удовлетворены и могут в дальнейшем возрасти. Джоанна… Где, впрочем, написано что-нибудь о Джоанне? Хойкен сразу заволновался, когда не нашел этого имени в личном деле. Там вместо Джоанны стояло имя Яна, что легко можно было объяснить местом ее рождения. Она родилась в Праге… Об этом Георг тоже ничего не знал. Еще одна информация, в корне меняющая прежнее впечатление о девушке, потому что до сих пор он думал, что ее родина — Испания. Она бегло говорила на английском, французском и испанском языках. Странное дело, о чешском нигде не упоминалось, это притом, что первые двенадцать лет своей жизни Джоанна провела в Праге и только потом переехала в пригород Кёльна. Она начинала работать в одной информационной фирме, после этого почти регулярно меняла места работы. Она работала в музее и в картинной галерее. В высшей школе СМИ Джоанна проработала дольше всего и получила оттуда наилучшие рекомендации, которые, очевидно, имели решающее значение при ее приеме на работу в концерн.

Хойкен прервал чтение, так как почувствовал, что всерьез заинтересовался девушкой и начинает вмешиваться в ее жизнь. Он представил себе Прагу, город, где прошло ее детство. Яна из Праги, это так неожиданно. Он тоже однажды посетил Прагу, в 80-х, когда еще не было экономического кризиса. Туманный город с хорошим, дешевым пивом. Тогда в Праге следовало предъявлять паспорт, если оказывался где-нибудь поблизости от иностранного посольства, а имя Франца Кафки было покрыто такой тайной, что можно было принять его за часть секретного кода каких-нибудь иностранных агентов.