Подари мне все рассветы - Мэри Бэлоу Страница 28

Она вздохнула.

— Пожалуй, мы напрасно пришли прогуляться. Лучше вернуться в зал. Там полно джентльменов, которые жаждут потанцевать со мной, принести мне прохладительные напитки или подержать мой веер, пока я поправляю выбившийся локон. Зачем мне мучиться здесь, пытаясь вызвать на разговор молчуна или уговорить мраморное изваяние поцеловать меня? — Она вздрогнула. — Вам не холодно?

— Нет, — сказал он. Его руки — крупные, сильные, теплые — поглаживали ее оголенные руки. — Не холодно. — Он привлек ее к себе и обнял. Она прижалась к его груди и закрыла глаза. Он нежно погладил ее голову.

— Хотя и глупо, но мне не хочется уезжать завтра, зная, что мы никогда больше не увидимся, — сказал Блейк. — Ведь мы с вами — представители разных миров, мэм.

— Жуана, — шепотом поправила она.

— Жуана.

— Роберт, — прошептала она, почувствовав, что на глазах выступили слезы, а в горле образовался комок, — прости меня.

Но как могла она заранее просить прощения, не рассказав ему обо всем? Похоже, она снова утрачивает контроль над ситуацией. Раньше она никогда не теряла контроль, что и делало ее очень ценным работником, хотя и не давало ей возможности самой распоряжаться своей жизнью, своей судьбой.

— За что? — Она почувствовала, как он прижался щекой к ее волосам.

— За Обидос. — Она подняла голову и улыбнулась в надежде, что в сумерках он не заметит слез в ее глазах. — Я вела себя отвратительно.

По его лицу медленно расплылась улыбка.

— То, что было в Обидосе, не должно было случиться. И то, что происходит сейчас, — происходить, — серьезно сказал он.

— Что не должно происходить? — спросила Жуана.

— Вот это. — Он поцеловал ее лоб, виски, щеки. Потом заглянул ей в глаза, приблизил свои губы к ее губам.

— Но это уже происходит…

— Происходит, — не стал возражать он и поцеловал ее приоткрывшиеся губы. Она, погладив его коротко стриженные волосы, обняла его за шею и прижалась к нему всем телом. Ей хотелось, чтобы он был как можно ближе. Ей хотелось почувствовать его язык внутри рта, он лишь прикасался им к ее губам. Еще бы! Она причинила ему такую боль в Обидосе.

Она попробовала прикоснуться к его губам своим языком, просунула его за зубы и,

почувствовав, как напряглись его руки и как он шумно втянул в себя воздух, застонала, испытывая и страх, и желание.

— Роберт. — Она запрокинула назад голову и закрыла глаза, ощущая его руки, спускающие с плеч лиф платья и обнажающие одну грудь. Ее губы приоткрылись в безмолвном крике, а пальцы вцепились в его волосы на затылке, когда он обласкал губами напрягшийся и затвердевший сосок. В тот момент она поняла, что все ее знания и опыт в области чувств равнялись нулю и сама она была все равно что девственницей, хотя таковой не являлась. Она поняла также, почему он с первой их встречи одновременно и пугал, и завораживал ее.

Он снова посмотрел ей в лицо и натянул лиф платья на грудь и плечо.

— Мой прощальный поцелуй. Не сомневаюсь, что другой мужчина сделал бы его гораздо приятнее, но вы по крайней мере не будете вспоминать с удовольствием, как в порыве страсти отдали себя человеку, который даже джентльменом не был.

Жуану безумно обидело его предположение относительно ее нравственности, хотя именно такого впечатления она добивалась, играя свою роль. Она мучительно страдала от чисто физической и эмоциональной неудовлетворенности.

Она улыбнулась.

— Поцелуй? Вы называете это поцелуем, Роберт! Довольно рискованный поцелуй, может быть, мне следовало бы пожаловаться на вас тетушке? Или Артуру?

— А они захотели бы знать, как я обнаружил здесь такое уединенное местечко. Нет, скорее всего, было бы разумнее не говорить ничего.

— Пожалуй.

— Прощайте, — сказал он, распрямляя плечи и отряхивая рукава мундира. — А теперь я пойду.

— Вы уходите? Поцеловали и убегаете, Роберт? Как неблагородно. Могли бы потосковать где-нибудь до конца вечера, чтобы все видели, что вы страдаете от безнадежной любви.

— Никто не поверит, — возразил он с усмешкой, от которой у нее подогнулись колени. — Я могу быть молчаливым, угрюмым, необщительным, но страдания от безнадежной любви не мое амплуа. Такие деликатные эмоции мне не по плечу. К тому же я завтра уезжаю и мне необходимо выспаться.

— Ах, — вздохнула она и, приподнявшись на цыпочки, прикоснулась двумя пальцами к его подбородку. — Поберегите себя, Роберт. Не дайте себя убить.

— Именно сегодня мне сказали, что я слишком упрям, чтобы умереть, — произнес он, поворачивая ее руку ладонью вверх и прижимаясь к ней губами. — Не тревожьтесь за меня, Жуана. И забудьте обо мне. Я не стою того, чтобы вы обо мне думали.

— Вы правы. — Она вздохнула. — Сюда ежедневно приезжает столько новых офицеров — один лучше другого. Прекрасное время для леди, которые хотели бы, чтобы войны никогда не кончались. — Она рассмеялась. — Проводите меня в бальный зал, Роберт, а потом можете исчезнуть. — Она взяла его под руку.

Он проводил ее до распахнутых настежь дверей зала.

— Значит, оревуар. — Она отпустила его руку. — Не буду говорить «прощайте», Роберт, потому что не верю в то, что мы расстаемся навсегда. Я надеюсь, что мы еще встретимся, и, возможно, раньше, чем вы думаете. А пока я вижу не менее полудюжины офицеров, которые сердито смотрят на вас и готовы схватиться за шпаги, потому что вы задержали меня дольше, чем длится один танец. Стыдитесь, капитан.

Она игриво прикоснулась к его руке кончиком веера и исчезла, не давая ему возможности ответить. И даже не потрудилась оглянуться, чтобы узнать, провожает ли он её взглядом или уже ушел, даже не взглянув вслед.

Она стояла и, обмахиваясь веером, смотрела на танцующих, а самой хотелось сесть посреди зала и взвыть от тоски.

Состояние было такое, как будто она влюбилась в капитана Блейка или сделала что-нибудь столь же глупое и смехотворное.

Несмотря на твердую решимость выбросить все из головы и сосредоточиться на том, что ему предстоит сделать в Саламанке, капитан Блейк направился в горы для встречи с руководителем «Орденанзы» Дуарте Рибейру. Дуарте Рибейру должен был сопроводить его до испанской границы. И тут Блейк понял, что ему ничего не удастся выбросить из головы, потому что он думал о своей жизни. А жизнь у него была тяжелая и не баловала его лаской и чьей-либо заботой. Разве что Жуана да Фонте, маркиза дас Минас, зацепила его своим вниманием. Но искренна ли она была с ним? Он старался даже мысленно называть ее не просто Жуаной, а величать полным титулом, не верить, что она к нему неравнодушна.

Она была кокеткой до мозга костей, и, по ее собственному признанию, он был одним из немногих мужчин, которые не поддались ее чарам. Она была вынуждена применить к нему тактику, которой обычно не пользовалась, изобразить нечто весьма похожее на искренность. А ему и впрямь начинало казаться, будто она искренна.