Тайная помолвка - Вера Крыжановская Страница 28

А Герберт все слушал, но в разговор не вмешивался. Облеченный издавна доверием семьи Орохай, он знал все подробности истории помолвки князя, и вздох сожаления вырвался у него при воспоминании о молодом красивом человеке, безвременно погибшем.

На следующий день Рудольф и его жена сидели на террасе. Только что кончили завтракать, и граф пошел отдохнуть; Валерия, которая провела все утро возле жениха, ушла в свои комнаты, а княгиня отправилась к сыну. Выздоровление Рауля шло очень быстро. Молодые супруги весело говорили о предполагаемом путешествии в Неаполь, когда появление Герберта прервало их разговор.

– Ах, вы уже вернулись, г-н Герберт, – сказал с удивлением Рудольф, протягивая ему руку.

– Да, граф, я поспешил вернуться и, узнав, что ваш батюшка отдыхает, позволил себе прийти сюда, чтобы сообщить вам без свидетелей о происшедшем.

– В чем дело? У вас встревоженный вид! Надеюсь, что Мейер не намерен устроить какой-нибудь скандал? – спросил Рудольф презрительно. – Что он сказал?

Герберт пожал плечами и грустно усмехнулся.

– Ничего не сказал. Я думаю, он и не был в состоянии говорить, а теперь и подавно не может ничего предпринять, так как он умер. Спустя пять минут после моего ухода из его кабинета он застрелился.

Рудольф вскочил на ноги, меж тем как Антуанетта глухо вскрикнула, закрыв лицо руками.

– Самуил умер? – повторил граф, бледнея и проводя рукой по лбу, на котором выступил пот. – Уверены ли вы в этом? Быть может, это ложный слух?

– Нет, это правда. Я сам слышал выстрел. Всем в городе известно об этом самоубийстве, да и в поезде только и говорят об этом.

– Какой ужасный конец! Бедный Самуил! – прошептал Рудольф. – Прошу вас, Герберт, не говорите об этом событии, это не должно быть известно моей сестре, а если она узнает о смерти Мейера, надо будет скрыть от нее, что он сам лишил себя жизни.

Слова Рудольфа были прерваны восклицанием жены: он обернулся и побледнел. Внизу, на лестнице, ведущей в сад, стояла Валерия, прижав руки к груди. Она была бела, и на лице ее застыло выражение невыразимого ужаса и страдания. Она пришла за оставленной книгой и слышала последние слова поверенного.

– Самуил умер, я нанесла ему смертельный удар, – прошептала она побелевшими губами. Шатаясь, сделала она несколько шагов и упала бы, если бы Рудольф не кинулся к ней и не принял ее в свои объятия.

Валерию отнесли в ее комнату. Антуанетта с камеристкой тщетно старались привести ее в чувство. Рудольф поспешил к отцу и сообщил ему, равно как и княгине, о случившемся. Все единогласно решили скрыть это от Рауля, но сказать все доктору Вальтеру. Как только он приехал, его провели сперва к Валерии. Молодая девушка все еще лежала без чувств, и Антуанетта в изнеможении продолжала растирать ей разными эссенциями виски и руки. Доктор покачал головой и, не теряя времени, подал помощь больной. Его заботы увенчались успехом: Валерия открыла глаза, но ее блуждающий взгляд и нервная дрожь во всем теле заставляли бояться нервного припадка. Впрочем, доктор успокоил графа и княгиню.

– Предвидите вы какое-нибудь осложнение после этого потрясения? – спросил тревожно Рудольф.

– Надеюсь, – сказал он, – что нервный кризис пройдет без опасных последствий. Я дал ей успокоительное и слегка наркотическое средство, так как ей нужно поспать несколько часов. Необходимо, чтобы она могла свободно отдаться своему горю, чтобы не была ничем стеснена и пользовалась полным покоем. Никто не должен входить к ней, кроме молодой графини и камеристки. Когда она свободно выплачется, то будет снова спокойна и благоразумна. Но для того, чтобы выполнить мои предписания, необходимо удалить князя. Я предлагаю увезти его на две недели ко мне: вы знаете, что уход за ним будет такой же, как и здесь.

– Ах, дорогой друг наш, я могу быть вам только благодарна за ваше предложение, – сказала княгиня. – Но захочет ли Рауль покинуть свою невесту?

– Я беру на себя придумать предлог и уговорить князя. Благоволите приказать, чтобы уложили все ему необходимое, а я дам лекарство графине Валерии и пройду к князю.

Доктор нашел Рауля сидящим в кресле, обложенного подушками; ноги его были завернуты в одеяло. Осмотрев его и пощупав пульс, доктор сказал с неудовольствием:

– Все еще лихорадка! Я должен вам сказать, что благодаря излишним заботам вашей матушки, видите, как вы закутаны, и волнению, которое производит на вас присутствие вашей невесты, вы не можете скоро поправиться, а если хотите выздороветь и окрепнуть, то согласитесь поехать ко мне дней на десять. Я буду рационально лечить вас. Там мне легче наблюдать за вами, так как мне трудно в мои годы часто приезжать сюда. К тому же я хочу предпринять лечение, для которого у меня есть все необходимое, так как этим пользовался мой сын. Итак, если согласны, я увезу вас через час или часа через два.

– Ах, доктор, я понимаю, что вы правы, но как же я могу расстаться с Валерией?

– Ну что значит такая непродолжительная разлука! Для обоих вас она будет полезна. Валерия тоже очень нервна и изнурена. Эта неделя мучительного беспокойства, которое вы нам доставили, и бессонные ночи не могли не отозваться на ее нежной натуре. Ей нужен полный отдых. И на что вы сами теперь похожи: вы бледны, как смерть, а глаза ваши больше всего лица. Поверьте мне, мой друг, что любовь и здоровье одинаково выиграют от этой короткой разлуки.

Рауль покраснел.

– Вы правы, доктор. Я так некрасив теперь, что не могу нравиться моей невесте. Лучше уехать. Только я хочу проститься с ней.

– Ах, уж эти влюбленные! Да давно ли вы ее видели? Впрочем, не хочу вас стеснять. Только предупреждаю, что у Валерии болит голова, я дал ей успокоительное лекарство, и если она спит, то я запрещаю будить ее. Можете только поцеловать ее руку.

Рауль дал себя одеть, но настоял на своем и не хотел уехать, не взглянув на Валерию. Поддерживаемый Рудольфом и графиней, он шатаясь дотащился до длинного кресла, на котором молодая девушка спала тяжелым лихорадочным сном. Полусвет, царивший в комнате, и пылающие щеки Валерии не дали возможности князю заподозрить что-либо. Он осторожно прикоснулся губами к руке спящей, а потом спокойно дал посадить себя в карету.

– Ну вот, мы выпроводили его из дома недели на две, и молодая девушка будет иметь время успокоиться, – сказал доктор княгине, прощаясь с ней.

Когда Валерия проснулась и к ней вернулось сознание, страшное отчаяние овладело ею. Проливая потоки слез, она требовала, чтобы ее везли в Пешт проститься с телом Самуила, назвала себя его убийцей, говорила, что хочет умереть вместе с ним, и просила новых подробностей печального события. День и ночь имя Самуила не сходило с ее уст, она не ела, не пила, и Антуанетта боялась за ее рассудок и здоровье. Но, как предвидел доктор Вальтер, избыток горя утомил ее, сильную слабость сменило возбуждение, и в ней восстановилось сравнительное спокойствие. Уступая просьбам Антуанетты, молодая девушка согласилась съесть что-нибудь; а спокойствие и безмолвие, окружающие ее, благотворно подействовали на ее нервы. Пользуясь этим хорошим настроением, однажды Антуанетта села около своей подруги, которая лежала на террасе в гамаке.