Навек с любимым - Карла Кэссиди Страница 28

«Разве я смогу остаться здесь и видеть, как он будет назначать свидания другим женщинам, а возможно, и женится? – печально думала она. – Я не смогу вынести, когда он начнет строить свою жизнь, в которой не будет для меня места. Без Трэвиса мне здесь нечего делать. Лучше я вернусь в Нью-Йорк и продолжу борьбу за свою мечту, из-за которой когда-то уехала отсюда. Здесь для меня ничего нет. Поппи никогда особенно обо мне не беспокоился, а теперь я даже лишена и любви Трэвиса. Что ж, может, мне удастся найти счастье в Нью-Йорке».

Несмотря на то что ей хотелось бы задержаться еще на несколько дней, чтобы поднакопить побольше деньжат, она решила, что лучше всего ей будет уехать послезавтра утром. Тогда она сможет спокойно собраться днем, а ночью еще и хорошенько выспаться.

Приняв решение, она тихонько спустилась по лестнице на кухню, чтобы выпить кофе, все равно уснуть не удастся. Она вынесла чашку сваренного кофе на крыльцо, желая еще раз полюбоваться рассветом в Небраске.

И пока она смотрела, как по небу начинают расползаться краски, в груди у нее все росла и росла боль. Она начала подозревать, что приехала сюда, чтобы еще раз увидеть Трэвиса и попытать с ним счастья.

«Радость и наслаждение от его объятий никогда не заменят мне других переживаний в моей жизни. Он прав. Я украла у него мечту. – В душе у нее росло сожаление. И вновь в ее памяти всплывали его прощальные слова. – Я же всегда знала, как важны для него дети, какую большую роль в его мечте играло отцовство. Я была эгоисткой… и трусихой. Я боялась, что он захочет отобрать у меня Грэтхен и я останусь ни с чем. А с самого рождения Грэтхен стала единственным существом в моей жизни, которое полностью, безоговорочно меня любит. Как глупо, что я решила удалить Грэтхен от Трэвиса, что лишила дочь отца. Мне, эгоистке, надо было признаться, что я просто не желала делить дочь ни с кем. Я боялась, что если мне придется делить Грэтхен, то это будет означать, что она станет любить меня меньше. Как легко видеть свои ошибки, когда уже невозможно их исправлять! – Она перевела взгляд с великолепного рассвета на дом Трэвиса. – Он ненавидит меня. Каким гневом светились его глаза! И ничего нельзя изменить. Однако я могу несколько облегчить его боль, если дам ему возможность провести время с Грэтхен. Когда я приеду в Нью-Йорк, то напишу ему, и мы выработаем какое-нибудь опекунское соглашение. Мы утрясем этот вопрос, словно разведенные супруги. Грэтхен сможет проводить несколько летних недель и все каникулы здесь, с Трэвисом».

Она допила кофе и пошла на кухню, с удивлением увидев там сидящего за столом Поппи.

– Я не слышала, как ты встал, – сказала она и прополоскала чашку в раковине.

– Я уже давно проснулся. Я неважно спал.

– Наверное, здесь какая-то эпидемия бессонницы, – сухо заметила Фрэнсин. Она поставила свою чашку в шкаф, потом повернулась к нему. Он выглядел непривычно старым, усталым, и на какой-то миг ей расхотелось что-нибудь ему говорить. Но рано или поздно он должен узнать мои планы, и лучше сказать ему об этом сейчас. – Мы с Гпэтхен завтра утром уезжаем.

Он удивленно посмотрел на нее.

– Почему?

Фрэнсин пожала плечами.

– Пришло время возвращаться в Нью-Йорк, к нашей привычной жизни.

– А ты сказала Трэвису о дочке?

– Сказала, – лаконично ответила она.

Поппи сдвинул брови.

– И он собирается отпустить ее с тобой?

Фрэнсин вспыхнула от нахлынувшей злости.

– У него на это нет никаких прав. Она моя дочь и поедет туда, куда поеду я.

– Но он ее отец. – Поппи потер грудь, словно его раздражал зуд.

– Я позабочусь о том, чтобы он мог видеться с ней, – ответила Фрэнсин. – Я постараюсь, чтобы время от времени она приезжала сюда погостить.

Поппи встал из-за стола и подошел к раковине. Он взял стакан с водой и выпил, а Фрэнсин тем временем боролась со слезами.

«Что со мной происходит? – думала она. – Мне надо уехать – это самое лучшее, самое правильное решение. Но почему у меня так болезненно сжимается сердце? Просто я переутомилась».

Поппи допил воду и повернулся к ней. В глазах его была печаль, и от этого сердце ее сжалось еще сильней.

– Мисс Фасолинка не захочет уезжать.

– Она ребенок и не понимает, что для нее лучше, – ответила Фрэнсин.

– Но это неподходящая жизнь для ребенка. – Поппи с грохотом и неестественной силой брякнул стакан о стол. – Жить в большом городе, в котором полно бетона и шума. Это вообще не жизнь.

– Многие дети в Нью-Йорке вырастают счастливыми. Они хорошо приспособлены к жизни. – Поппи хмыкнул, и Фрэнсин почувствовала, что в ней нарастает злость. – Не осложняй все это, мне и без того трудно. Я не могу остаться здесь. Я не смогу быть здесь счастливой.

Поппи безмолвствовал. Как тысячу раз в моем детстве, горько усмехнулась про себя Фрэнсин. Молчание это нарастало, расширялось, все пространство заполнилось разочарованием старика. Разочарованием. Но не любовью.

Раньше всегда Фрэнсин стоически переносила это молчание, смирившись с фактом, что он никогда не полюбит ее, что она даже не сможет понравиться ему. Но на сей раз его угнетающее молчание взбесило ее.

– Я знаю, ты не хочешь, чтобы я оставалась здесь, – сказала она нетвердым от сдавленных рыданий голосом. – И меня удивляет, что ты как-то умудрился полюбить Грэтхен, хотя никогда не любил меня.

– Ты не знаешь, что я чувствую, и даже не пытайся догадаться! – воскликнул он.

– А мне и не приходится догадываться, – сказала Фрэнсин, и голос ее зазвучал громко, словно каскад прежних обид и горечи. – Я пережила это. Я жила с твоим молчанием и твоей холодностью. Я жила каждый день, понимая, что ты не хочешь, чтобы я была здесь, но мне больше некуда было идти, и никому больше я была не нужна.

Слезы заструились у нее по щекам, вызванные всеми этими детскими чувствами, которые вдруг выплыли на поверхность.

– Фрэнсин…

Она подняла руку, не желая ничего слышать. Все утешительные слова, что он ей скажет, будут ложью. По крайней мере, до этого момента он никогда не прибегал к лжи.

– Мы с Грэтхен уезжаем завтра утром, и, что бы ты ни сказал, это не изменит ничего.

Не дождавшись от него ответа, она вихрем вылетела из кухни и с шумом захлопнула за собой стеклянную дверь. А сама побежала на кукурузное поле.

Лишь оказавшись под прикрытием высоких стеблей кукурузы, она бросилась на землю. Ее сотрясали долго сдерживаемые рыдания. Все слезы, не пролитые в детстве, теперь вырвались наружу. В первый раз в жизни она оплакивала своих родителей, которые ушли от нее, погибнув в ужасной автокатастрофе. Она плакала о той маленькой девочке, которая отчаянно нуждалась в любви этого старика. Но он ничего не мог ей дать. Она плакала и о своей нынешней жизни. Придя наконец к своей мечте, к Трэвису, она надеялась, что станет частью его жизни. Но все оказалось слишком поздно… слишком поздно для них обоих.