Любовь и мороженое - Дженна Эванс Уэлч Страница 28

– Почему здесь так много людей? – спросила я, протягивая Рену свой шлем, чтобы он спрятал его под сиденье.

– Сейчас лето, все выходят гулять. Да и туристы слетаются стаями. Стаями, отвечаю!

Я покачала головой:

– Ты немножко странный.

– Это мне уже говорили.

– Так на что мы идем смотреть?

– На мост. Понте-Веккьо переводится как «Старый мост». Он стоит на реке Арно. Пойдем, нам сюда.

Я изо всех сил старалась не потерять Рена в толпе, через которую он пробивался, расталкивая прохожих локтями. Не прошло и года, а мы уже стояли на широком тротуаре у реки. Темная и загадочная Арно, освещенная мерцающими лампочками, словно красная дорожка, исчезала в обоих направлениях.

Я застыла, впитывая в себя это зрелище.

– Рен… Здесь очень красиво. Поверить не могу, что тут живут люди.

– Вроде тебя?

Я взглянула на Рена. Он улыбался. Пф.

– Нуда, пожалуй.

– Не спеши удивляться: скоро ты увидишь то, что заставит тебя навсегда остаться во Флоренции.

Толпа все стремилась разделить нас, так что мы взялись за руки и пошли вверх по реке, перешагнув через патлатого парня, который сидел спиной к воде, играл на видавшей виды гитаре «Imagine [45]» и пел с сильным акцентом.

– Ваабрази-и фсех люде-ей, – передразнил его Рен. – У папы есть книжка, в которой итальянцев якобы учат петь английские песни. Ему не помешало бы ее почитать.

– Эй! Главное, что он вкладывает в это душу. Навевает ностальгию.

У меня вспотела ладонь, но не успела я сказать об этом Рену, как он ослабил хватку и положил обе руки мне на плечи:

– Готова проглотить жвачку?

– Что?

– Готова увидеть Понте-Веккьо?

– Конечно. За этим мы сюда и пришли.

Рен развернулся:

– Нам туда.

Тротуар привел нас к небольшому пешеходному мосту, покрытому асфальтом. На нем расположились лавочки с поддельными дизайнерскими сумками и солнечными очками, у которых роились туристы.

– Это он? – спросила я, стараясь не выдать свое разочарование. Может, на закате он выглядит круче?

Рен захохотал:

– Нет! Это не тот мост. Уж поверь мне, ты поймешь, что это он, когда его увидишь.

Когда мы шли по мосту, нам перегородил путь темнокожий продавец:

– Юнец, возьмешь красивую сумочку от «Прада» для своей девушки? Она стоит пятьсот евро, а тебе я отдам за десять. И тебя по-настоящему полюбят!

– Нет, спасибо.

Я толкнула его локтем:

– Даже не знаю, Рен, предложение-то неплохое. Десять евро за настоящую любовь!

Он улыбнулся и остановился посреди моста:

– Ты не заметила, да?

– Не заметила чт… О!

Я подбежала к перилам. В четверти мили от нас простирался мост, который словно был построен феями. Три каменные арки изящно вытягивались из воды, и весь он состоял из разноцветных домиков, нависших над рекой. В центре моста виднелись три маленькие арки. Все это великолепие освещало ночь золотом, а его отражение в глади воды нежно мерцало.

Жвачка официально проглочена.

Рен расплылся в улыбке.

– Ух ты. Даже не знаю, что сказать.

– Вот видишь? Пойдем. – Он посмотрел направо, потом налево и бросился с моста, как прыгун с шестом.

– Рен!

Я наклонилась, честно ожидая увидеть, как он по-собачьи плывет к Понте-Веккьо, но вместо этого столкнулась с ним нос к носу. Он ютился на крошечном, размером с небольшой стол, выступе на пару футов ниже самого моста и выглядел крайне довольным собой.

– Я ожидала всплеска.

– Знаю. Спускайся ко мне. Только смотри, чтобы тебя никто не видел.

Я оглянулась через плечо. Прохожие были слишком заняты всеми этими поддельными сумочками от «Прада» и не обращали на меня внимания. Я перелезла через перила и спрыгнула к Рену:

– Это разрешено?

– Нет, конечно. Но вид открывается потрясающий.

– Невероятно.

Мы оказались ниже всего на несколько футов, но людской шум до нас почти не доносился, и – клянусь – Понте-Веккьо светился еще ярче и казался еще величественнее. Меня накрыло ощущение торжественности и благоговения. Словно я пришла в церковь. Вот только мне хотелось остаться здесь на всю жизнь.

– Что скажешь? – спросил Рен.

– Напоминает мне о том, как мы с мамой поехали на поле маков в Калифорнии, причем в самое подходящее время: все они цвели. Это было волшебно.

– Как Понте-Веккьо?

– Да.

Рен подобрался ко мне поближе, и мы оба оперлись на стену, молча глядя на Понте-Веккьо. Я наконец отыскала свое место. Мама словно машет мне с моста. Ее почти можно разглядеть, если прищуриться. Глаза заволокло туманом, и яркие огни Понте-Веккьо превратились в расплывчатые золотые нимбы. Я вытерла слезы, притворяясь, что мне в глаза попала некая загадочная пыль Арно.

Рен непривычно затих. Когда мой наплыв эмоций прошел, я спросила его:

– Почему он называется «Старый мост»? Здесь же все старое?

– Это единственный мост, переживший Вторую мировую, и невероятно древний, даже по итальянским меркам. Чуть ли не средневековый. Эти цветные домики были мясными лавками. Мясники открывали окна и выбрасывали кровь с кишками в реку.

– Не может быть. – Я посмотрела на окна – почти все с зелеными ставнями, закрытыми на ночь. – Они для этого слишком хорошенькие. А теперь там что?

– Элитные ювелирные магазинчики. Видишь окошечки на самом верху моста?

– Да, – кивнула я.

– Они ведут в крытую галерею – Коридор Вазари. Благодаря ей Медичи передвигались по Флоренции, не выходя на улицы города.

– Предки Елены.

– Esattamente [46]. Чтобы не смешиваться с толпой простого люда. А мясников оттуда выгнал Козимо Медичи. Он хотел сделать мост престижным местом. – Рен перевел взгляд на меня: – А что за книжку ты читала? Я про ту, которую ты хранишь под кроватью.

Я ему доверяю. Не успела я задуматься над ответом, как эти слова вспыхнули в моем мозгу. Что с того, что мы с Реном знакомы всего два дня? Я и правда ему доверяю.

Я достала книжку из сумочки.

– Это мамин дневник. Она жила во Флоренции, когда забеременела мной. Тут описана ее жизнь в Италии. Мама отправила его на кладбище перед смертью.