Порочен, как грех - Джиллиан Хантер Страница 29

– Да, – ответила она, и в глазах ее сверкнуло озорство. – Мы поиграем в другие игры. Вам нравится игра «Спрячь наперсток»?

Он посмотрел на нее, охваченный внезапным желанием поцеловать ее в шею и ниже, в кремовую кожу, наполовину скрытую локонами.

– А не могли бы мы сыграть одни?

– Не думаю, что это очень забавно.

Он не сводил с нее глаз.

– А я думаю, что смогу вас удивить.

– Посмотрим, – осторожно ответила она.

– Это звучит многообещающе.

– В следующий раз я привезу с собой своих двух старших сестер, – сказала миссис Брайант, стоя позади них и дожидаясь, когда ей подадут плащ. – Они не поверят, что я обыграла сэра Гейбриела.

– Вы позволили ей выиграть? – тихо спросила Элетея.

– Нет, – ответил он одновременно с Кэролайн.

– Но я подозреваю, – сказал Гейбриел, притворяясь рассерженным, – что миссис Брайант – опытный шулер.

Миссис Брайант расправила плечи.

– Вы можете это доказать?

Гейбриел усмехнулся:

– Не исключено. Я буду внимательней следить за вами в следующий раз – знаете, все эти крапленые карты и тайные знаки… Дайте-ка подумать. Вы действительно кашлянули несколько раз, и мы ни разу не проверяли колоду на предмет крапа.

Вид у нее был довольный.

– Вы собираетесь вызвать меня на дуэль чести, если меня поймают?

– Какое будет оружие?

– Стихи из Библии, – сказала она с задорной улыбкой.

– В таком случае полагаю, – беспомощно рассмеялся он, – что меня обвели вокруг пальца, выманив пожертвования в пользу прихода.

– Не думайте о пожертвованиях, – успокоила его миссис Брайант. – Будет достаточно, если мы снова встретимся за столом, чтобы дать вам возможность исправить свою ошибку.

Гейбриел ничуть не сомневался, что она говорит о картах, а не об искуплении грехов. Проблема же заключалась в том – в чем он с трудом признался себе, – что общество Элетеи способно заглушить в нем страсть к игре, но явно не ослабляло в нем другие порывы.

Потому что, наконец покинув ее общество, он понял, что среди всех удовольствий в прошлом и настоящем, из всех выигранных им пари ничто не может сравниться с радостью быть приглашенным в ее общество и купаться в ее смехе.

* * *

Элетея пробежала через выгон по мокрой траве и смотрела, как Гейбриел удаляется легким галопом в туман. Какое прекрасное зрелище! Весь вечер после любовной интерлюдии в спальне он держался джентльменом, любезным с ее друзьями. Но при этом она понимала, что не все благородные люди остаются благородными в темноте. И Гейбриел скорее всего решил, что ее сопротивление слишком старомодно по сравнению с поведением тех леди, которых он знает в Лондоне.

Все понимали, кто он, но все же он понравился всем в Хелбурне, и все хотели, чтобы слухи о нем оказались ложными. И больше всех этого хотелось Элетее.

Он напомнил ей, что она все еще с удовольствием слушает незлобивый смех, что хотя Джереми и взял ее силой, проявив невероятную жестокость, она может оправиться.

Гейбриел доказал, что она все еще способна не только испытывать желание, но также страдать от всех, связанных с этим, неосторожных надежд. Учитывая его лондонскую репутацию первоклассного любовника, она понимала, что он точно знает, как пробудить скрытые страсти.

Но чтобы он мог влюбить ее в себя, хотя ей хорошо известно, что он собой представляет, – ну нет, она не поддастся.

Она не желает пасть ради еще одного истинно любящего принца, после того как предыдущий превратился в короля жаб прямо на ее глазах. Это было ее первым жестоким разочарованием.

Нет. Это не совсем так. Она знала Гейбриела до того, как ее познакомили с Джереми на местных крестинах. И будет справедливо даровать Гейбриелу сомнительное отличие быть первым мальчиком, который принес ей жестокое разочарование. Потому что он глубоко ранил ее чувства, когда она рискнула вызвать гнев у своих родителей, чтобы помочь ему, стоявшему у позорного столба.

Никто прежде не отказывался от ее добрых жестов, и к тому же столь грубо. Ее всегда хвалили за способность сочувствовать другому. Но то была гордыня – полагать, что сочувственных слов молодой девушки будет достаточно, чтобы исправить такого юношу, как Гейбриел.

И вероятно, будет еще большей гордыней полагать, что женщина может сбить его с того пути, который он выбрал.

Так в последние недели лета установился некий ритуал. Каждую пятницу вечером вне зависимости от того, была ли погода хорошая или плохая, в сельском доме графа Рексема давали легкий званый ужин для местных джентри. Когда граф Робин не мог оказать честь своим гостям, хозяйкой была его сестра Элетея. Мало кто отказывался посетить эти оживленные собрания, потому что они, как правило, сопровождались шаловливой забавой – вызывать сэра Гейбриела на карточную игру и заявлять потом, что кто-то из деревенских жителей обыграл профессионального игрока.

В промежутках между этими вечерами он изобретал один повод за другим, чтобы встретить Элетею во время ее ежедневных прогулок верхом, пока она не перестала подшучивать над ним, говоря, что ее это удивляет, а он перестал искать оправдания. Дважды он сопровождал ее и миссис Брайант в поездках по приходу. Но поклялся не участвовать в этих делах после того, как одна старая вдова, которую они посетили, сообщила Элетее, что некогда школьный учитель застал Гейбриела за писанием грубых стишков на латыни.

Всю дорогу домой она смеялась над этим. Смеялась и миссис Брайант.

– Это был не я, – настаивал он. – Это был мой брат Колин. У него есть талант.

– К проказам? – предположила Элетея; ленты у нее на капоре танцевали вокруг белой шеи.

Она неудобно сидела рядом с миссис Брайант, правившей своей двуколкой, точно фригийская богиня плодородия Кибела – повозкой, в которую были запряжены львы.

Гейбриел ехал рядом с ними на своем андалусце, наслаждаясь этим зрелищем. Он и в детстве не владел латынью настолько, чтобы кропать на ней стишки, да и теперь не преуспел бы в этом. Его не беспокоило, что она над ним посмеивается. Ему нравилось быть с ней, слышать ее голос. Но когда их взгляды встречались, ему казалось, что по спине его проводят чем-то острым. И он не знал, выдержит ли эту муку.

Гейбриел отвел глаза и стал смотреть на лес.

– Вы приедете к чаю? – беспечно спросила миссис Брайант.

Гейбриел прищурился. Ему показалось, что он видит какую-то фигуру между деревьев, столь смутную, что она казалась ему отражением его собственного прошлого. К чаю? Он не хотел чаю, но он будет его пить.

К концу пятого званого ужина – каждый из этих ужинов заканчивался позже предыдущего – Гейбриел не мог заставить себя уехать домой. Граф Рексем отправился с визитом к родителям молодой леди, на которой собирался жениться. Леди и лорд Понтсби уехали рано, жалуясь друг на друга и на сильный насморк.