Магия страсти - Кэтрин Коултер Страница 29

— Где мы проведем медовый месяц? Судя по лицу, он и не думал об этом.

Она шутливо ударила его по руке.

— Что с тобой, Николас? Должен же был ты хоть мимоходом подумать о грядущем счастье, поскольку именно в свадебном путешествии сможешь ублажать себя моей неотразимой персоной!

При мысли о собственной смелости она залилась краской. Николас улыбнулся ей.

— Не то чтобы я совершенно об этом не думал…

Он окинул ее взглядом, недвусмысленно говорившим о его намерениях. Она не знала, куда деваться от стыда, но Николас беспечно продолжал:

— Однако я искренне сомневаюсь, что мы успеем добраться до места назначения раньше, чем я успею ублажить себя и тебя.

Но тут Розалинда оглядела экипаж с явным намерением ублажить его прямо сейчас, и Николас едва не набросился на нее. Правда, он был уверен, что она почти ничего не знает об отношениях мужчины и женщины. Интересно, что она подумает, когда он сорвет с нее одежду, что сделает, когда поцелует ее белоснежный живот и закинет такие же белоснежные ноги себе на плечи?

— Я слышала, как тетя Софи сказала тете Александре, что боится, как бы в обществе не посчитали, будто я в положении и поэтому мы так спешим со свадьбой. Хотя, если подумать хорошенько, мы так спешим со свадьбой, что я даже не успела бы сообразить, действительно ли беременна, допусти мы всякие вольности через… скажем, первые полчаса нашего знакомства.

В этот момент Николас живо представил себе «всякие вольности» и на миг словно потерял сознание. Впрочем, он быстро пришел в себя и откашлялся.

— Полагаю, ты достаточно скоро забеременеешь. Розалинда обмякла, как подстреленная птичка. Лукавство во взгляде сменилось потрясением.

Достаточно скоро?

Она вдруг увидела себя толстой, переваливающейся как утка, с огромным животом и попыталась схватиться за ручку дверцы.

Но Николас сжал ее руку, поднес к тубам и поцеловал ладонь.

— Не волнуйся, Розалинда. Я хорошо о тебе позабочусь.

— Знаю, — выдохнула она едва слышно, — но похоть приводит в постель, а потом на свет появляются дети.

— Обычный порядок вещей. И что тут плохого? Он снова поцеловал ее ладонь.

— Почему в твоих глазах погас свет жажды неизведанного?

— Думаю, что пока обойдусь без похоти. Мне восемнадцать. Я слишком молода. Так что, пожалуйста, не целуй больше мою ладонь. Это заставляет меня броситься в море страстей, что может привести к весьма неприятным последствиям.

Она выдернула руку, сжала в кулак и принялась колотить по сиденью.

— Пытаешься избавиться от греховных помыслов?

— Да, и мне это почти удалось.

— Розалинда, если ты не захочешь иметь ребенка сразу, я приму меры.

— Но разве это возможно? Николас кивнул.

— Правда, не всегда удается, но я постараюсь.

— О, это хорошо. Даже очень хорошо. Я рада, что ты человек благоразумный. Какое облегчение! Знаешь, я люблю устраивать скачки на лошадях. Люблю бегать. И хочу, чтобы это продолжалось не менее пяти лет.

Можно ли назвать его человеком благоразумным?

— Договорились, — ответил Николас. — Поговорим о моем наследнике, когда мне исполнится тридцать.

— Теперь, когда мы решили эту маленькую проблему, позволь напомнить, что твоя обязанность выбрать место для нашего медового месяца. И займись этим немедленно.

Он обаятельно улыбнулся. Той самой улыбкой, которая последние годы позволяла добиться от женщин всего на свете.

Розалинда тут же пришла в себя и улыбнулась так ослепительно, что Николас на минуту забыл обо всем. Какое мощное оружие эта ее улыбка! Знает ли она об этом?

Когда они приехали к мадам Фуке, граф Нортклифф показал Николасу с дюжину рисунков, изображавших неестественно вытянутых в длину женщин, с виду весивших не более перышка, а также великое разнообразие тканей всех цветов, даже таких, о существовании которых он и не подозревал. Кроме того, граф засыпал его вопросами. Все остальные стояли рядом, почтительно ловя каждое слово. Наконец граф объявил, что вкус у Николаса вполне удовлетворительный.

— Розалинда, — добавил он, гладя ее по щеке, — тебе повезло. У Николаса неплохой вкус, и со временем он станет еще лучше. Теперь могу признаться, что я тревожился, поскольку нахожу странным, что так много моих знакомых женщин носят цвета, которые придают их коже вид овсяной каши. Но с Николасом тебе не о чем беспокоиться. Ты никогда не будешь напоминать собственный завтрак.

Граф показал на карандашный портрет бледной дамы, выглядевшей так, словно она парила на высоте добрых трех дюймов над полом.

— Ты никогда не опозоришь себя, надев этот уродливый оттенок зеленого, с дурацкими рядами оборок по подолу. Взгляни, от этого у меня печень сохнет!

Но с печенью Розалинды ничего подобного не происходило. О, эти чудесные оборки. В них она тоже будет парить над землей!

Впрочем, у нее хватило ума промолчать. Зато дядя Дуглас и Николас переглянулись. А мадам Фуке так обожала дядю Дугласа, что во всем с ним соглашалась. И тому, похоже, нравилась ее неприкрытая лесть.

Когда, наконец, ее подвенечное платье было объявлено вполне приемлемым, Розалинду и Николаса отпустили с миром. Николас подмигнул и взял ее за руку.

Экипаж остановился перед домом Шербруков. Не успели они спуститься, как из двери вылетел бледный Уилликом и сообщил, что мисс Лорелея Килборн похищена.

Оказалось, что Грейсон и Лорелея гуляли по Гайд-парку, когда из-за кустов внезапно выскочили два разбойника. Они ударили Грейсона по голове, а когда он очнулся, обнаружил, что Лорелея исчезла.

Правда, уже через два часа ее бесцеремонно выбросили из экипажа на крыльцо дома Шербруков, всю в синяках, грязном порванном платье и немного не в себе, но в остальном невредимую. Все Килборны: мать, отец и четыре дочери — столпились в гостиной. Александра и Софи пытались их успокоить.

Джентльмены только что вернулись с осмотра места похищения, и, к их величайшему удивлению, в дверях появилась Лорелея, поддерживаемая Уилликомом. Ее мать пронзительно вскрикнула, прижала руки к груди и ринулась к своему дорогому цыпленочку.

— Господь вернул мне мое сокровище, — повторяла она, обнимая свое дитя. Остальные сокровища рыдали. Судя по виду лорда Рейми, он отчаянно нуждался в бренди. Сообразив это, Грейсон немедленно сунул ему рюмку с лучшим бренди своего дядюшки. Поскольку именно Грейсон не уберег его дочь, было необходимо оправдаться в глазах отца. Нужно к тому же сказать, что этот сорт бренди был любимым у дяди Дугласа.

По требованию последнего уже через полчаса прибыл сам сэр Роберт Пиль, чтобы расспросить мисс Килборн, в изящной позе возлежавшую на голубом парчовом шезлонге, с прикрытыми дорогой шалью ногами и чашкой чаю в руке. Позади стоял Грейсон, держа руку на ее плече. И поскольку он предусмотрительно заявил, что потрясен ее храбростью, Лорелея, не обращая внимания на слезы родных, спокойно заговорила: