Прерий душистых цветок - Вера Колочкова Страница 29

Василиса и предположить не могла, какие эмоции обуревают сейчас ее работодателя. Очень сложные эмоции боролись сейчас в расчетливой Сергунчиковой голове, вот так, с бухты–барахты и не разрешимые: с одной стороны, триста долларов уж точно на дороге никоим образом не валяются, а с другой стороны, он уже пообещал той шикарной блондинке, что обязательно Коняшке поможет. С одной стороны, он и не обеднеет от этих денег, конечно, а с другой, выходит, что эта странная девчонка вроде как и не собирается ему тут на судьбу свою жаловаться… Опрометчиво он все–таки поступил, блондинке обещая. Очень опрометчиво. Но опять же она такая манкая, эта блондинка, такая завлекательная, что показаться ей скупердяем Сергунчику совсем даже не хотелось…

— Ну, а ты это… Ты с кем сейчас живешь–то? – снова начал издалека выспрашивать Сергунчик. Тихо так спрашивал, душевно, будто и впрямь очень заинтересовала его вдруг Василисина жизнь.

— С бабушкой и братом, — коротко ответила Василиса, вставая к мойке и поправляя на руках перчатки.

— Ну?

— Что – ну? – снова озадаченно уставилась она на него.

— Ну, это… С ними все в порядке? И с бабушкой, и с братом?

Василиса, опустив безвольно руки, развернулась и долго смотрела ему в лицо, пытаясь понять, что же это такое с ним происходит – то ли приступ болезненного любопытства на человека напал, этакого большого и непорочного свинства в лучшем его проявлении, то ли интерес совершенно искренний к ее жизни откуда ни возьмись проявился, хотя это вряд ли, с чего бы вдруг…Так и не определив причины вопроса, она решила просто отмолчаться и снова повернулась к нему спиной, принялась яростно надраивать губкой очередную тарелку. Она ж не знала, что Сергунчику надо было обязательно, просто во что бы то ни стало решить этот вопрос, что он Марине обещал клятвенно его решить, и даже торговался с ней придирчиво за каждую сотню…

— Нет, какая ты все–таки странная девушка, Коняшка! – подошел он к ней откуда–то сбоку и даже наклонился слегка, пытаясь заглянуть в лицо. — Я тебе что, враг, что ли? А? Ты почему со мной разговаривать не хочешь?

— О чем?

— Так о бабушке же твоей! – начал раздражаться Сергунчик на такую ее непонятливость.

— Так вы моей бабушкой интересуетесь? Познакомиться хотите, да? – позволила себе прикинуться совсем уж дурочкой и немного повеселиться Василиса. — Вы, по–моему, с ней как раз одного возраста…

Тьфу! – в сердцах сплюнул, отвернувшись от нее, Сергунчик. – Не хочу я с ней вовсе знакомиться, с бабушкой твоей…Я спрашиваю, здоровье у нее какое?

— А зачем вам?

— Надо, раз спрашиваю!

— Странно… — пожала плечами, потихоньку улыбаясь, Василиса. – И зачем вам так надо знать о здоровье моей бабушки…

Сергунчик, вдруг уловив в ее голосе что–то вроде насмешки, замолчал и снова стал внимательно разглядывать ее сбоку. Нет, не понимал он ее, эту девчонку. Хоть убей. Молчит почему–то, как партизанка…Другая б на ее месте давно уже ситуацией воспользовалась и рыдать в три ручья начала, чтоб пожалели да помогли, а эта, поди ж ты…Нет, что–то с ней не так, с девчонкой этой судомойкой, явно не так… Вздохнув, он вытащил из заднего кармана брюк тоненькую пачечку зеленых, чуть шершавых бумажек и отделил аккуратненько три из них, предварительно помусолив большой палец, потом подержал их на ладони, будто взвешивая, и с сожалением протянул в Василисину спину:

— На, Коняшка, это тебе от меня…

— Что это?

Повернувшись к нему от мойки, Василиса удивленно уставилась на протянутые ей доллары. Потом перевела тот же удивленный взгляд на его лицо и переспросила:

— Что это?

— Деньги, что. Сама не видишь, что ли? Триста долларов…

— Вы мне зарплату решили увеличить, да?

— Ага, размечталась… — хохотнул весело Сергунчик. – Я и словов–то таких не знаю – «зарплату увеличить»! И ты их здесь никогда даже вслух не произноси, поняла? Иначе толпой пойдут требовать. И про эти деньги не распространяйся особо. Хотя ты и так ни с кем тут не общаешься…

— Ну, тогда я не понимаю…

— А тебе и не надо ничего понимать! – снова начал раздражаться Сергунчик. – Бери и радуйся! Ей деньги с неба упали, а она тут понимаю–не понимаю…

— Нет. Стоп. – выставила она решительно вперед руку в мокрой перчатке. – Давайте все–таки определимся, какого рода это материальное предложение. Я что–то за это должна сделать?

— О, господи… Вы посмотрите на нее… — всплеснул он от возмущения руками - Да ты давно ль на себя в зеркало смотрела, Коняшка? Чтоб за тебя триста долларов отдать? Да ты что? С ума сошла? Если только сумасшедший какой найдется, или любитель особенный…

— Так. Понятно. Тогда по какому поводу деньги?

— Да помочь хочу тебе, дурочка! У тебя ж бабушка с инсультом лежит, вот я решил…

— А откуда вы знаете? Я здесь никому об этом не говорила!

— Ну, сказали мне…

— Кто?

— Да какая тебе разница, кто! Кто надо, тот и сказал! Не твое это дело! Бери деньги, и все! Нечего тут мне спектакли про гордость устраивать! Ну?

— Вам, наверное, Марина рассказала, да? Которая недавно ко мне приходила? Я правильно догадалась?

— Ну да! И что? Эта добрая и красивая женщина просила тебе помочь. Ты радуйся, дурочка, что о тебе еще беспокоится кто–то…

— Нет, спасибо. Я не возьму.

Василиса резко развернулась к мойке, так и оставив Сергунчика стоять с протянутыми к ней купюрами. Глядя растерянно в ее спину, Сергунчик почувствовал вдруг, что его сейчас очень сильно обидели. Или, может, оскорбили даже. И в то же время что–то такое ворохнулось у него в душе, давно забытое и загнанное в дальний угол, — когда–то и он мог вот так же отказаться от денег, предпочесть им сладкое ощущение самоуважения… Но обида вновь подняла голову, задвинула это что–то подальше в тот же самый угол и торопливо выпустила на свободу свою близкую родственницу – шипящую человеческую злобу…

— Что, все–таки гордая, да? А я, значит, не гордый, по–твоему? Да ты кто такая вообще есть? - тихо и сквозь зубы проговорил Василисе в спину Сергунчик, пытаясь засунуть обратно в карман деньги. Он все никак не попадал в него рукой, она тряслась и скользила мимо кармана, отчего Сергунчик злился еще больше. А еще неизмеримо более он злился на то, что так неловко влез во всю эту историю, что так глупо выглядел сейчас со своей взрослой обидой перед молоденькой совсем девчонкой, и обидно было еще до ужаса, что блондинка теперь очень даже легко от него отвертится, раз не выполнил он ей обещанного…

Бедный, бедный Сергунчик. Если бы предполагал он только, до какой степени слово «отвертеться» не к лицу этой самой блондинке, то и не стал бы, пожалуй, так сильно усердствовать да расстраивать себя понапрасну. Просто не понял он пока своего счастья. Потому как это было б настоящее, стопроцентное для него счастье, если бы блондинка эта и впрямь решила бы от него отвертеться. Хуже, если случится наоборот. Ему–то самому впоследствии уж точно от нее не отвертеться будет. А если б он был еще, скажем, помоложе, да не женат, да с квартирой – то и тем более…