Пуговицы и кружева - Пенелопа Скай Страница 29

Едва он сел за стол, как в комнату вошел Ларс, словно по какому-то тайному знаку. Были поданы омлет с грибами, томаты и шпинат. Кроме того, Ларс поставил перед ним чашку черного кофе и положил утреннюю газету.

Тот поблагодарил слугу по-итальянски. Во всяком случае, мне так показалось.

Ларс поставил передо мной те же блюда и положил газету на английском языке. После чего он оставил нас одних, прикрыв за собой дверь.

Мой похититель отхлебнул кофе и раскрыл свою газету, словно меня не было здесь вовсе. Он даже не взглянул на меня, словно такое было уже не раз и не два.

Я ела молча, наслаждаясь вкусом пищи. Все было очень свежим, словно собранным час-другой назад. Овощи, например, совсем не были похожи на те, что я покупала в супермаркете. Кофе вообще нельзя было сравнить с теми помоями, какими потчевал меня Боунс. Нет, действительно, здесь все было лучше. Прямо передо мной лежал номер «Нью-Йорк Таймс», и я могла разобрать один из заголовков.

Он сидел и читал, не замечая меня. Перевернул страницу и вновь углубился в чтение.

– А что я…

– Говорить будешь только после того, как я дочитаю, – сказал он, не отрываясь от газеты.

Он ковырнул вилкой в тарелке и глотнул кофе.

Вот мудило!

Прошло минут тридцать. Он прочитал всю газету от начала до конца, аккуратно сложил ее и положил на стол:

– Да?

Теперь я читала свой номер, игнорируя его присутствие.

Он сделал еще глоток и сказал:

– А ты злющая, не так ли?

– Скажу прямо: мне не нравится, когда со мной обращаются, как с собакой.

– Ну что ж… Думаю, что скоро ты будешь другого мнения на сей счет.

С этими словами он вырвал у меня газету и бросил на стол.

Он реально бесил меня, и мне хотелось ткнуть его вилкой в глаз. Но я боялась. Промахнуться.

– Ты получила утром мою записку. – Ненавижу, когда вопрос задают в утвердительном тоне. От этого несет невыносимой заносчивостью. Он вел себя так, словно владел всем миром, включая меня. – Бежать все равно бессмысленно.

Мне стало интересно, отчего он так думает, но спрашивать было западло. Пусть сам побесится.

– Я вживил чип тебе в лодыжку. Так что я знаю, где ты и куда направляешься. Ближайший город находится в тридцати милях отсюда. Тебе все равно не удастся добраться туда раньше меня, даже если ты угонишь машину.

Я инстинктивно схватилась за ногу и нащупала небольшой бугорок:

– Ну ты урод!

– Могу извлечь, если захочешь.

– Так извлеки сейчас же!

– Но тогда придется запереть тебя в комнате. На окно я поставлю решетку, а еду тебе будут приносить под дверь. Если считаешь, что так будет лучше, давай я выну его. – Е**чий мудак! – Ну, что скажешь?

Я отвернулась, чтобы не повторить свою мысль вслух.

– Именно так я и думал.

Он выпрямился и теперь стал похож на бизнесмена на деловых переговорах. Его пиджак не стеснял движений. Каждый жест его поражал элегантностью. Он был убийцей, но в свободное от ремесла время выглядел как истинный дипломат.

– Зачем я здесь?

Проснувшись утром, я не почувствовала никакой боли. Кажется, он действительно сдержал свое слово и не тронул меня, пока я была без сознания. И не позволил никому из своих людей изнасиловать меня. Но мне не хотелось испытывать к нему благодарность или доверять ему. Он все еще оставался для меня врагом. И как только выпадет шанс, я убью его. И получу от этого удовольствие.

– Потому что я хочу, чтобы ты была здесь.

– Но почему ты остановил своих людей, когда они набросились на меня?

– Так нужно, чтобы держать тебя под контролем.

– Но ты же сам меня остановил. Я просто хотела закончить свое жалкое существование.

Он снова отхлебнул кофе.

Я ждала его ответа.

Но он молчал.

Я щелкнула пальцами:

– Алё, гараж! Я тебе вопрос задала!

– Спрашивай, о чем хочешь. Но это не означает, что ты получишь ответ.

Как же мне хотелось дать ему по холеной морде! Как хотелось увидеть кровь на этой довольной харе.

– Зачем ты отбил меня у Боунса?

– Он мой враг.

– О’кей… Но я-то при чем?

– Боунс ценит тебя. Заботится. А такому человеку причинить боль гораздо проще. И если я начну отрезать от него по кусочку, он не испытает и десятой части той боли, какую будет чувствовать, когда эту же операцию я проделаю с тобой.

Кровь застыла у меня в жилах. А я-то, дура, подумала было, что хоть этот менее опасен для меня, чем остальные. Да, надо же так облажаться! Дом, конечно, выглядел очень красиво, но, как оказалось, это была просто маска, скрывавшая лицо дьявола.

– Ошибаешься. Я ему не нужна. Вряд ли из-за этого он потерял покой и сон.

– Нет, это ты ошибаешься. Я видел вас вдвоем. Боунс никогда не водил своих женщин на фабрику. Тем более в оперу. Он всегда делился своими женщинами с коллегами по цеху. Если это не любовь, то я тогда и не знаю, что это такое. – Да как же он узнал про все? Телепат он, что ли? – Я следил за вами в опере. А бежать я тебе не рекомендую, ибо это может помешать моим планам. Нет, я не собираюсь помогать тебе. Я хочу помочь себе.

Ну, вот и вся загадка!

– То есть ты держишь меня ради выкупа?

– Нет. Я не собираюсь тебя отдавать ему. И никакие деньги не заставят меня сделать это.

За мгновение положение мое стало хуже некуда.

– То есть… я останусь твоей рабыней навечно?

– Нет. – Он отставил чашку и посмотрел мне прямо в глаза. – Нет. Ты будешь ею, пока я не убью тебя.

Ненависть моя росла во мне с каждым днем.

Я ненавидел эту женщину.

Она была мне омерзительна.

Мне хотелось взрезать ее и вывернуть наизнанку. Причинить ей самую страшную боль. Сделать ее жизнь невыносимой. Она этого заслуживала. Она заслуживала самого лютого ужаса, от которого должна была трястись, не переставая. Чистого, абсолютного ада.

И я собирался ей это устроить.

Прошла неделя. За все это время я ни разу ее не видел. Она не приходила в столовую и, хотя ей было позволено свободно гулять по всему дому, так и не вылезла из своей конуры. Сидела тише воды ниже травы, как будто надеялась, что я забуду про нее.

А как я мог забыть, когда мою задницу буквально жгло огнем?

Моя душа жаждала лишь разрушения, лишь смерти. Я причинял ей страдания, и это сильно возбуждало. Мне хотелось, чтобы она вопила, плакала, истекала кровью. Ее конвульсии заставляли меня ощущать блаженство. Мне хотелось ее пытать – это доставляло сильнейшее наслаждение.