Наперекор всем - Кристина Додд Страница 29

– Я только сейчас услыхал ответ из твоих уст. Несчастные души, – медленно повторил граф, словно наслаждаясь вкусом слов, слетающих с языка. – Если бы я не приютил их, то кто же?

– Тогда им пришлось бы попытаться принести хоть какую-нибудь пользу…

– Но как? Они по большей части дворяне и принадлежат к благородным семьям. Младшие сыновья… и все, что они могут, – сражаться на турнирах, сочинять ужасающие стихи, сидеть на коне… Один из них даже может читать мессу. Он был священником, которого ожидала высокая должность в церковной иерархии, пока епископ не застал его лезущим под юбку собственной дочери. Я имею в виду дочь епископа. – Уэнтхейвен закатил глаза к небу. – Ни малейшей предусмотрительности.

– А женщины?

– Дочери обедневших дворян. – Граф с раздражением сдул с глаз непокорную серебристую прядь. – Кто будет платить за вышивание и сплетни? Бедняжки во всем зависят от меня.

– И это дает тебе власть над ними.

Отец искоса взглянул на дочь:

– Вижу, ты чересчур умна, дорогая.

– Но зачем тебе столько власти?

– Хочешь знать о моих побуждениях?

– Да-да… видимо, так.

Граф, прищелкнув языком, вкрадчиво заметил:

– Странно… ты впервые проявляешь столь живой интерес ко мне и моим поступкам. Я польщен.

Мэриан мудро промолчала. И была вознаграждена за предусмотрительность еще одним рассказом, позволившим заглянуть в прошлое этого загадочного человека.

– В молодости я был одним из таких неудачников. – Вынув собаку из лохани, он бросил подошедшему псарю: – Я сам позабочусь о Хани. – И, обращаясь к Мэриан, продолжал: – Я был бедным родственником семейства Вудвиллов, и в то время они не относились к королевскому роду. Но когда Элизабет Вудвилл вышла замуж за короля Эдуарда и родила ему детей, начиная с леди Элизабет Йоркской, все изменилось. Кузина Элизабет Вудвилл – теперь она вдовствующая королева – заставила мужа пожаловать мне титул и дала в невесты наследницу, земли которой не были включены в майорат, вот я и женился.

– На моей матери?

– На твоей матери. – Граф показал на лежащую стопку одежды: – Подай, пожалуйста, полотенце.

Мэриан молча исполнила просьбу.

– А как она отнеслась к замужеству?

Улыбающиеся губы отца дрогнули.

– Твоя мать была из тех женщин, которых не так-то легко понять.

– Она любила тебя?

– Аристократы не любят.

– А ты? Ты любил ее?

Он взглянул на дочь, невольно отмечая жеребячью грацию ног и гордый изгиб подбородка. И впервые в жизни испугался – он слишком многое раскрыл, и это может дать дочери власть над ним. Она занеслась и вообразила, что может безнаказанно оскорблять отца.

Уэнтхейвен выпрямился и ледяным тоном, которым так часто и успешно пользовался, ответил:

– Не такого уж я низкого происхождения, как вы думаете, леди Мэриан. И не настолько пал, чтобы явиться домой с ублюдком на руках и молить о крове.

Мэриан отдернула голову, как от пощечины.

– Ты никогда не упрекал меня раньше.

– Упрекал? За разрушенные мечты? За то, что уничтожила надежды, которые возлагал на тебя?

Перегнувшись через пса, Мэриан схватила его за руку.

– Я делала только то, что ты приказал мне.

Хани, зарычав, бросилась на нее. Уэнтхейвен вцепился в собаку, Мэриан с криком опрокинулась на траву. Хани, заливаясь лаем, пыталась вырваться и защитить хозяина. Граф боролся с собакой, отчаянно стараясь удержать ее, взбешенный на Мэриан за то, что та спровоцировала нападение, и еще более разъяренный на себя. Нужно было позволить Хани искусать Мэриан. В этом случае непокорная дочь не только получила бы заслуженный урок, но и заработала бы не одну отметину на хорошеньком личике, что наверняка охладило бы Харботтла – да и Гриффита – от дальнейших попыток ухаживать за ней, не говоря уже об остальных кавалерах, с которыми она заигрывала.

Но Уэнтхейвен почти инстинктивно успел оттащить собаку. Он не хотел, чтобы Мэриан истекла кровью, не хотел, чтобы она кричала от боли.

– Будь проклята эта сука! – бросила Мэриан, не спуская глаз с острых ощеренных зубов Хани. – Почему она сделала это?

Граф успокаивал собаку, пока та не присела, тихо рыча.

– Она защищает меня.

– Но я не собиралась тебя кусать. – Мэриан села и похлопала по куртке, пытаясь стряхнуть грязь и приставшие травинки. – Хани никогда меня не любила.

– Конечно, нет. Хани – первая сука на псарне и не любит, когда кто-то вторгается в ее владения. Она считает это угрозой…

– Я никому не угрожала! – вызывающе воскликнула Мэриан.

– Знаю, но Хани в этом не убедить. – Граф осторожно коснулся неизуродованной щеки дочери. – Просто она узнает твой запах, и… – Он широко улыбнулся. – Что ни говори, ты первая сука на всей псарне!

Лайонел вертелся на плечах Гриффита, и тот машинально придерживал малыша. Ему было сейчас явно не до Лайонела – беседа с валлийскими наемниками и особенно с их покрытым шрамами капитаном оказалась настолько интересной, что о мальчике он просто забыл. Но Лайонел снова заерзал и сильно дернул Гриффита за волосы.

– Эй, парень, – окликнул валлиец, ставя малыша на ноги, – что ты, спрашивается, желаешь?

Лайонел рассмеялся, радостно, весело, и показал в сторону псарни. Взгляд Гриффита остановился на высоком грациозном юноше, прикрывавшем ворота.

Нет… не юноша, а женщина, которая слишком верит в защиту костюма и слишком мало – в мужскую проницательность.

Мэриан.

Наемник по имени Гледуин немедленно доказал правоту Гриффита улыбкой, открывающей обломки полусгнивших зубов, и сказал на валлийском:

– Это безумная дочь графа. Я намереваюсь навестить ее как-нибудь темной ночкой…

Гриффит вцепился в отвороты длинной грязной куртки – единственного одеяния наемника, если не считать рваных лосин, – рванул на себя и, пристально глядя в глаза, ответил на том же языке:

– На твоем месте я бы передумал, если бы хотел сохранить челюсти целыми и невредимыми.

– Она… – Обвислые щеки Гледуина задрожали. – Она под твоей защитой?

– Моей и короля Генриха.

– Короля? Ох, ты меня до смерти напугал!

Наемник внезапно выбросил вперед два растопыренных пальца, целясь в глаза Гриффита. Тот ладонью отбил его руку.

– А драться ты, кажется, можешь, – оценивающе оглядел наемник противника.

Тот спокойно, давая понять, что делает это лишь потому, что пожелал, разжал другую руку.