Ночь для любви - Мэри Бэлоу Страница 29

Невиль смотрел на нее – хорошенькую, изящную Лили в новой одежде. Ее безмятежность, которой она всегда отличалась, теперь была вполне объяснима. Он подозревал, что за свою короткую трудную жизнь Лили открыла то, чего многие люди не могут узнать, прожив целую жизнь. Он и сам не преуспел в этом, хотя знал цену уединению и тишине. Его интересовало, эта ли способность жить в мире с самой собой, как она выразилась, помогла ей вынести суровые испытания, которые выпали на ее долю в Испании. Но он не находил в себе сил спросить ее об этом.

Они достигли долины и ступили на тропу, которая вела к коттеджу и водопаду с озером. Вся остальная компания уже поднялась на холм и скрылась за деревьями. По молчаливому согласию они остановились полюбоваться окружающей красотой и послушать шум падающей воды.

– Да. – Помолчав, Лили тихо вздохнула. – Это одно из тех самых мест. Я понимаю, почему ты приходишь сюда.

Невиль заметил, что с первого дня своего приезда она не называет его по имени, хотя он напомнил ей, что она его жена и имеет на это полное право. Ему давно хотелось услышать свое имя, произнесенное ею. Он не мог забыть, как ласково оно звучало в их брачную ночь. Но ему не хотелось давить на нее. Он должен дать ей время.

– Давай осмотрим коттедж, – предложил он. Внезапно он с удивлением подумал, что никогда не приходил сюда с Лорен, по крайней мере со времен их детства.

В коттедже было всего две комнаты, обе уютно обставленные; в каждой камин с горкой поленьев перед ним, приготовленных на случай холодов. Время от времени он ночевал здесь, как, например, в прошлом году, когда ему вспомнилась жизнь в Девяносто пятом полку и навалилась острая беспричинная тоска.

Нет, эту тоску нельзя было назвать беспричинной. Он тосковал здесь по Лили, любовь к которой зарождалась в те годы, когда он знал ее, а затем эта любовь переросла в жгучую страсть, достигшую апогея в ночь накануне ее смерти.

В Ньюбери Невиль старался не вспоминать Лили. Здесь он думал только о своей новой жизни, о своих обязанностях, для которых его воспитали и дали образование, о своей жизни с Лорен. Только в коттедже он отдавался воспоминаниям и острой тоске по Лили.

Он и теперь еще никак не мог осознать, что она не умерла, что она сейчас здесь и с ним.

Лили заглянула в спальню, но вторая комната больше заинтересовала ее. Здесь были кресла, стол, книги, бумаги, гусиные перья и чернила – и вид, открывающийся на озеро и водопад. Невиль любил сидеть здесь, читая и делая записи. Он также любил сидеть и просто смотреть в окно Возможно, именно это она называла жизнью.

– Ты здесь читаешь. – Лили взяла в руки одну из книг, перед этим сняв шляпку и положив на одно из кресел. – Ты узнаешь из книг о других мирах и суждениях разных людей. И ты всегда можешь вернуться сюда и перечитывать их снова и снова.

– Да, – ответил он.

– А иногда ты записываешь собственные мысли, – продолжала она, – пробежав пальцем по гусиным перьям. – И ты можешь снова вернуться сюда, чтобы перечитать, о чем ты думал и что чувствовал.

Он принимал все это как должное. Ему никогда не приходилось задумываться, какие привилегии дает образование.

– Возможно, ты тоже сможешь всему научиться, – сказал он.

– Возможно, – согласилась она. – Хотя мне уже поздно начинать учиться. Боюсь, я не буду способной ученицей. Папа всегда говорил, что самым трудным в его жизни было научиться читать. Чтение давалось ему с трудом.

Поставив книгу на место, Лили подошла к окну и стала смотреть на чудесный вид, открывшийся ее взору.

Невиль не намеревался задавать ей вопросы, ответы на которые боялся услышать. Он не чувствовал в себе достаточно сил, чтобы узнать правду. Но похоже, время и место были подходящими, чтобы вопрос сам сорвался с его языка:

– Лили, что пришлось тебе выстрадать?

Он встал рядом с ней, глядя на ее профиль. Костяшками пальцев он провел по ее щеке. Лили казалась такой слабой, но он знал, что по твердости духа она может соперничать с закаленными в боях ветеранами. Но можно ли сейчас касаться этой темы?

– Ты в состоянии говорить об этом? – спросил он. Лили повернула голову, и взгляд ее огромных голубых глаз встретился с его взглядом. В них было удивление и спокойствие. Возможно, она и страдала, но на лице это не отражалось.

– Была война, – сказала она. – Я видела страдания большие, чем мои собственные. Я видела увечья, пытки и смерть. Я не стала калекой, и я не умерла.

– Тебя... пытали?

– Только несколько раз били, – ответила она. – Когда я... когда я отказывалась доставить удовольствие. И били только руками. Меня никогда не пытали.

Невилю внезапно захотелось, чтобы некий испанский партизан материализовался перед ним. Он бы своими собственными руками сломал каждую косточку в его теле, выдернул бы его руки и ноги. Как он посмел бить Лили? Это казалось ему таким же отвратительным, как и изнасилование.

– Не пытали, – повторил он, – только били и... обесчестили.

– Да, – ответила она, потупив взгляд.

От одной мысли, что кто-то использовал его Лили, Невилю стало больно. И совсем не потому, что она стала ему менее желанна – ночью он уже все обдумал и отверг эту мысль, – а потому, что она была такая чистая, невинная, простодушная, добродетельная, а кто-то взял ее как рабыню и своей похотью отравил ей душу и осквернил тело. И возможно, нанес ей глубокую психологическую травму.

Мужество внезапно покинуло Невиля – вернее, та маленькая его частица, которую он нашел в себе, чтобы задать этот вопрос. Продолжи он свои вопросы, и Лили, возможно, рассказала бы ему обо всех ужасах, которые ей пришлось пережить. Но он не хочет знать об этом. Ему не вынести ее откровенного признания, хотя он отлично понимает, что если она выплеснет все это, ей станет легче.

«Ах, Лили, а ты еще говоришь о своей трусости!» Он провел пальцами по ее щеке, подбородку и приподнял его.

– Тебе нечего стыдиться, Лили, – сказал он. – Ты не сделала ничего плохого. Это я поступил плохо. Это мне должно быть стыдно. Мне следовало лучше защищать тебя. Мне бы следовало догадаться, что они нападут на нас. Мне бы следовало понять, что у тебя был шанс выжить. Я должен был перевернуть землю, чтобы найти тебя и спасти.

– Нет! – Лили посмотрела ему в глаза. – Иногда легче винить себя, чем признать тот факт, что во всем виновата война. Была война, и этим все объясняется.

И она снова винила себя, как это делала прошлой ночью. Она винила себя за трусость, за то, что сдалась, а не умерла вместе с французскими пленными. И не хотела ссылаться на войну в оправдание своей вины.

Невиль считал, что сам он уже сумел залечить раны, а она пока нет. Но возможно, вместе они смогут обрести душевный покой. Но для этого необходимо абсолютно все рассказать друг другу. Между ними должна быть полная ясность. Однако он не вынесет, если узнает...