Огонь души - Барбара Вуд Страница 29

Он кивнул одному из стражников, и тот подошел к Селене.

— Да, — сказала вдруг она, — это я.

— Зачем?

— Она… у нее…

— Говори же!

Селене с трудом удавалось выговаривать слова.

— У нее было кровотечение.

— На повязке мед, — установил мужчина и взглянул на раковины на столе, наполненные овсяным киселем, финиками и медом, приготовленные для девушек.

— Зачем ты смазала рану медом?

Селена сглотнула и мысленно обратилась к Исиде, чтобы та придала ей сил.

— Мед изгоняет злых духов воспаления.

Глаза, пристально смотревшие на нее, были такими холодными, что ее пробрала дрожь.

Он отпустил руку раненой и подошел к Селене. Остальные девушки наблюдали за ним, онемев от страха.

— Откуда ты это знаешь? — грубо спросил он, встав перед ней.

Селена отшатнулась.

— М-моя…

— Говори!

— Моя мать была целительницей, — ответила она, — она научила меня.

В холодных глазах появилось выражение задумчивости. Чуть более благосклонно он спросил:

— Твоя мать была знахаркой? Она путешествовала вместе с тобой?

Селена кивнула.

— Вы ехали из Антиохии в сопровождении римлянина. Он был врачом?

— Нет.

Маленький рот Казлаха перекосило. Он думал о ящике с лекарствами, который спрятал в своих покоях, и его таинственном содержимом.

— Докажи, что твоя мать обучила тебя целительскому искусству. Скажи-ка, к примеру, как можно сбить ребенку высокую температуру?

— Есть много способов. Можно искупать его в очень холодной воде или растереть его тело ячменным спиртом.

— А если это не поможет?

Селена сглотнула. Каждый вздох вызывал жгучую боль в груди. Она чувствовала себя вялой и слабой и боялась лишиться чувств.

— На этот случай есть еще напиток Гекаты, — прошептала она.

— А что это?

— Чай. Моя мама готовит этот сбор. Моя мама… — Она громко всхлипнула.

— Говори!

Селена начала плакать. Ее хрупкое тело дрожало.

— Моей матери больше нет, — тихо сказала она. Она прижала руки к лицу и зарыдала.

Казлах наблюдал за ней, слегка улыбаясь. Она сказала — напиток Гекаты.

Казлах поискал среди аккуратно расставленных пузырьков в ящике и нашел синюю бутылочку с изображением жабы, символа Гекаты.

Сначала он испробовал средство на человеке, приговоренном к смертной казни и ожидавшем исполнения приговора. Убедившись, что у осужденного после приема нескольких капель горькой микстуры не наступило ухудшения, Казлах дал лекарство рабу, постоянно страдавшему лихорадкой. Лишь убедившись, что его лихорадка прошла, лейб-медик решил прописать настойку принцу.

Час был уже поздний, и в спальных покоях принца толпились безмолвные зрители. Жрицы Аллат размахивали сосудами с фимиамом, окутавшим всю комнату облаком терпкого дыма, и под звуки тамбурина выкрикивали все имена богини, призывая ее на помощь. А царица Лаша сидела у ложа сына, следя единственным зрячим глазом за каждым движением Казлаха.

На плечи он накинул шкуру леопарда. Блестящие черные волосы были гладко зачесаны назад на его маленькой голове. Неподвижно, будто в трансе, он сидел, склонившись над спящим принцем, и смотрел на него, не отрываясь и почти не дыша.

Из темноты по ту сторону окна, занавешенного тонкой, словно паутина, тканью, доносились крики ночных птиц. Полированный пол был залит отражавшимся от звезд светом. Над кронами пальм виднелся лунный серп Аллат. И в колеблющемся от ветра воздухе чувствовался запах полноводного Евфрата.

Первую дозу таинственного лекарства принцу влили по капле на закате. Все собравшиеся вокруг напряженно наблюдали за происходящим и видели, как мальчик инстинктивно сделал глотательное движение.

Казлах понятия не имел, какое количество настойки следовало дать больному, но все же не осмелился далее расспрашивать пленницу, потому что боялся, что она заупрямится и вообще больше ничего не скажет. Он, конечно, мог подвергнуть ее пытке, но где гарантия, что она будет говорить правду? Этим самым она могла сделать Казлаха невольным убийцей принца. Лучше держать ее взаперти. Если действовать правильно, то со временем можно будет вытянуть из нее все знания, а когда не останется ничего, чему она могла бы его научить, он ее убьет, чтобы уничтожить все следы ее существования и обеспечить сохранность тайны ящика с лекарствами.

Лаша сидела в зале, наполненном дымом фимиама, уставившись в одну точку. Казлах знал, что если и сейчас он не справится, то еще до рассвета умрет тысячей смертей. А если произойдет чудо и мальчик поправится…

Тихий вздох пролетел по залу, такой свежий, будто вздохнула сама река. Тяжелая пелена сна, под которой принц мог вот-вот задохнуться, казалось, спала. Казлах наклонился еще ниже и положил узкую длинную ладонь на царственный лоб. Потом снова схватил синий флакончик. Никто не знал, откуда он появился, никто не знал о ящике с лекарствами. Ни о девушке, его тайной пленнице.

Казлах поставил флакончик на стол и выпрямился. Все взоры устремились на чело ребенка. Звуки тамбурина и заклинаний стихли. Сосуды с фимиамом застыли в воздухе. Придворные стояли, будто окаменев. Их глаза наполнил страх. Если принц умрет, гнев царицы никого не пощадит.

Худенькое тельце под шелковым покрывалом шевельнулось, веки задрожали. Принц открыл глаза, посмотрел на царицу, свою мать.

— Мама… — произнес он.

Глаза Андреаса притягивали Селену. Они обладали магической властью, противостоять которой она была не в силах, даже если бы того хотела. Они были серо-голубого цвета, цвета штормового неба, и на них падала тень темных, сердито сдвинутых бровей, и все же, как ни странно, взгляд его был исполнен доброты и участия, его глаза были зеркалом нежной и любящей души.

Андреас притянул Селену к себе. Они крепко держались за руки. Их сердца начали биться быстрее, их дыхание стало прерывистым. В страстном желании она подняла голову и потянулись к нему губами. Андреас поцеловал ее, и она зашептала:

— Возьми меня, возьми меня скорей.

Страшный грохот разбудил ее. Она в ужасе села, не зная, ни где она, ни что с ней, но уже в следующую минуту поняла, что это был лишь сон. Она взглянула на окно. Шел дождь, гром-то и разбудил ее. Ежась от холода, она закуталась в тонкое одеяло и встала.

Многие побывали тут до того, как привели сюда Селену. Кто-то сделал выемку в стене под окном, чтобы можно было опереться ногой и дотянуться до зарешеченного окна и выглянуть наружу. Селена подтянулась повыше и увидела город с домами, которые, казалось, склонились и втянули головы в плечи, пытаясь спрятаться от шумного дождя. Прижав лицо к решетке, Селена бормотала: