Возвращение в Чарлстон - Александра Риплей Страница 29

Мистер Генри сразу понял, что у нее на уме. Он допоздна засиделся у себя в конторе и подготовил документ, который должен был раз и навсегда избавить его от возможных настойчивых просьб и слез Маргарет. Он поручил клерку доставить его молодой вдове в пятницу.

Мистер Генри составил для нее упрощенный баланс доходов и расходов по имению и домам. Даже Маргарет, которая никогда не вела денежных дел, вполне могла понять и цифры, приведенные мистером Генри, и его вывод.

Барони было заложено за сумму, превышающую его рыночную цену. Доходов от продажи урожая при хорошем ведении хозяйства хватало в точности на покрытие процентов по закладной, оплату земельного налога и труда работников, а также на покупку удобрений и семян. Мистер Генри надеялся найти управляющего, согласного работать за ту сумму, которая может остаться после этих выплат, если его усилия по ведению хозяйства будут успешными.

Доходный дом на Шарлотт-стрит был целиком сдан в наем. Доход с него за вычетом налогов на собственность равнялся тридцати восьми долларам в месяц. Из них следовало вычитать четыре доллара ежемесячно за газ и воду.

Если Маргарет останется в Барони, расходов у нее будет не много. Продукты, топливо и вода – все это в имении бесплатное.

Если же Маргарет переедет на Шарлотт-стрит, то после выселения квартиросъемщиков лишится даже тех скромных доходов, которые от них поступают. Кроме того, ей придется самой покупать продукты и платить за отопление.

«Поэтому я имею все основания надеяться на ваше согласие, что единственный выход для вас – по-прежнему жить в вашем прекрасном доме в Эшли Барони, позволяющем вашим детям дышать здоровым сельским воздухом, а вашему сыну к тому же учиться ведению хозяйства и в дальнейшем добиться процветания плодородных земель своего имения. За сим остаюсь, мадам, вашим покорнейшим слугой» – так заканчивалось письмо.

– Покорнейшим, черта с два покорнейшим! – бушевала Маргарет.

Она не хотела, не могла оставаться в Барони. Только мысль о том, что она когда-нибудь переберется в город, и поддерживала ее все эти годы. «Должен быть какой-то выход, – думала она. – Непременно должен. Может быть, стоит обратиться к богатой тетке Стюарта, к Элизабет». Маргарет уже мысленно сочинила несколько писем к ней. Но потом поняла, что это не поможет. Элизабет наверняка видела некролог. Она даже не прислала цветов на похороны.

Мистер Генри также сообщил, что если Маргарет по-прежнему намерена с ним встретиться, то в понедельник он будет у себя в конторе. Может быть, ей захочется увидеть собственность их семьи на Шарлотт-стрит – просто чтобы быть в курсе состояния их недвижимости. Но разумеется, информация о его присутствии на службе ее ни к чему не обязывает, и он, со своей стороны, никоим образом не рекомендует ей предпринимать столь утомительное путешествие из Барони.

Маргарет решила, что не желает встречаться с этим юристом ни в понедельник, ни во вторник, ни в какой-нибудь другой из последующих дней своей жизни.

Она три дня не выходила из своей комнаты. Окна у нее были зашторены, дверь заперта. В ее разгоряченном мозгу роились сумасбродные, несбыточные планы; они рассыпались, как игрушечные кораблики, ударившись о каменную стену: отсутствие денег. Она была обречена оставаться в тюрьме.

«Когда Стюарт кончит школу, – думала она, – он пойдет на службу и будет зарабатывать деньги. Тогда нам хватит на жизнь в городе, если мы снимем какой-нибудь крошечный домик. Но я не могу ждать еще четыре года. Не могу. Меня это убьет. Я думала, что с ожиданием покончено. Я так радовалась. Я не в силах жить ожиданием снова. Мне скоро двадцать девять. Я уже старая. Я больше не могу ждать».

Мысль о городском доме сводила ее с ума. Доходы с него едва ли имели для Стюарта значение. Наверное, он спускал их на виски – их и куда больше. Когда ему чего-то хотелось, он всегда находил деньги. Он прекрасно мог поселить их всех в Чарлстоне. Дом на Шарлотт-стрит превратился для нее в наваждение. Он и принадлежал ей, и нет. Он был в городе и был недоступен. Это был полный крах, такого отчаянья она еще не испытывала.

В конце концов она решила, что ей лучше его увидеть. Мистер Генри говорил, что он вот-вот рухнет, его не ремонтировали и не красили больше сорока лет. Если она увидит, что он действительно совсем развалина, может быть, ей перестанет так сильно хотеться в нем жить.

На следующий день Стюарт в двуколке отвез ее в город. Он предпочел бы ехать на папиной машине. «В конце концов, она теперь принадлежит мне», – думал мальчик, эта мысль вызывала у него сладостный трепет и чувство вины – он не должен был радоваться.

Маргарет наотрез отказалась. Стюарт не настаивал. Вид у Маргарет был кошмарный: под глазами круги, щеки впали, кожа на скулах натянулась. Всю неделю Маргарет почти не спала.

Стюарт считал, что причина этого – скорбь Маргарет по его отцу. «Отец этого не заслуживал. Он скверно обращался с ней, обзывал ее при мне и Пегги ужасными словами, – думал Стюарт. – Он должен был обходиться с ней как джентльмен. Так, как буду я. А я буду к ней внимателен. Я сделаю так, чтобы она была счастлива. Она снова станет красавицей». Он подсадил мать в экипаж, как она его учила, и принес ей из дома зонтик.

За всю долгую дорогу до города Маргарет не проронила ни слова. Ее лицо под вдовьей вуалью пугало мертвенной бледностью. Она была в траурном шерстяном платье, ее руки в черных перчатках лежали на коленях, она лихорадочно ломала пальцы. Зонтик от солнца она так и не раскрыла. Стюарт время от времени с беспокойством посматривал на нее и тоже молчал.

Копыта процокали по деревянному мосту через реку Эшли, экипаж остановился возле изящно разукрашенного викторианского дома, где жил сборщик платы за переезд. Тут Маргарет впервые заговорила.

– Спроси его, как попасть на Шарлотт-стрит.

– Прямо, – отвечал мужчина, – пока не доберетесь до мощеной улицы с рельсами. Это Митинг-стрит. По ней свернете направо и проедете – сколько же, дайте сообразить! – да, кварталов восемь. Слева увидите лужайку и на ней – пресвитерианскую церковь. Оттуда и начинается Шарлотт-стрит.

Миновав мост, они поехали вдоль каких-то невообразимых лачуг и трущоб. Их вид поверг Маргарет в глубочайшее уныние.

Когда она прежде выезжала в город, сначала с родными, потом со Стюартом и Энсоном, то не замечала, как выглядят окраины. Просто ехала и предвкушала удовольствия, которые, как она точно знала, ожидали ее впереди. А теперь ждать было нечего. До самого конца жизни.

Когда они свернули на Митинг-стрит, настроение у нее поднялось. Кирпичная мостовая и рельсы – да, это был город, настоящий город.

Стюарт так разволновался, что едва ли не подскакивал на сиденье.

Навстречу им по Митинг-стрит ехали автомобили: один, другой, третий, четвертый. Мальчик узнал «кадиллак»: возле Сэмова магазина он однажды видел такую машину.

Все другие были незнакомых марок. Если в городе столько машин, это и вправду чудесное место.