Не ходите, девки, замуж! - Татьяна Веденская Страница 3

– Но что, если он меня никогда не простит?! – тихонько спросила я.

Мне была противна даже сама мысль, что я могу отодвинуть на второй план эту безоглядную преданность, эту готовность разделять со мной каждую конкретную минуту моей жизни, и выдвинуть вперед какие-то сиюминутные нужды, какую-то ерунду типа «мне тоже нужно свободное время и пространство». Не стоило даже пытаться объяснить Мусяке, что это такое, он бы просто не понял.

– Ты придаешь этому слишком большое значение, – возмутилась мама. – И вообще, два года – нормальный возраст, чтобы идти в садик. Мусякину там понравится. Там дети, там игрушек много, гулять они будут ходить, на качелях качаться. А ты просто буйнопомешанная мать. Он ездит на тебе, а ты терпишь. В конце концов, можешь сначала водить его на несколько часов.

– Несколько часов! – мечтательно протянула я.

И представила себе, как возвращаюсь домой из садика, ставлю кофе, который никто не опрокидывает на меня, не сыпет туда соль, не подливает заварки или еще чего. Как выпиваю этот самый кофе, горячий, а не остывший за пару часов, пока я развлекала утреннего энергичного Мусяку. Пью кофе в тишине… или нет, под новости… нет, вообще, под «Малахова», к примеру. Никаких мультиков, никакого Спанч Боба, никаких пищащих над ухом развивающих игрушек. Мечта! А разве я могу отказаться от мечты, даже ради Мусяки? Тем более что даже мой муж Владимир, и тот поддерживает и вполне одобряет мое начинание. Его можно понять: однажды Мусякин утопил папин ноутбук в ванне. Вместе со свежезаконченным переводом какого-то научного трактата для журнала.

– Я буду тоже его отводить, – тихим голосом, чтобы Мусяка не слышал, сказал мне Владимир. И подмигнул мне, давая понять, что в этом заговоре у меня есть сторонник, на которого я смогу опираться каждый день. Да, наш милый маленький сын, которого мы оба обожали до невозможности, явно собирался пойти в садик. Такова уж была его судьба!

Хорошее дело браком не назовут. А за плохие дела могут и наказать!

Мой супруг Владимир Германович Тишман – очень хороший человек. И с этим не сможет поспорить никто, кто хоть немного его знает. Достоинств у Владимира много, и они явно перевешивают некоторые минусы, которые я лично стараюсь просто не замечать. У всех ведь есть недостатки, верно? У моего мужа они тоже были. Иногда это вызывало во мне чувство протеста, но я успешно боролась с ним. Разве можно на что-то жаловаться, когда живешь с таким прекрасным человеком! Как говорит моя мама, я просто с жиру бешусь иногда. Может быть, она и права.

– Чего тебе еще надо? – спрашивала она меня. – Он же не пьет?

– Не пьет, – подтверждала я.

Он и вправду совсем не пил. Даже совсем наоборот, мой муж был помешан на здоровом образе жизни: он бегал по утрам, летом переходил на велосипедные проездки. Он знал, чем надо питаться, а чем нет. Отчего поднимается давление, а отчего опускается. Он два раза в год проходил диспансеризацию, так как очень боялся инфарктов и прочих статистически вероятных для мужчин его возраста коллапсов. Ему скоро должно было исполниться сорок пять, хотя на вид ему с трудом дали бы и сорок.

– Не курит? – продолжала взывать к моей совести мама.

– Куда там, – вздыхала я.

Он не только сам не курил, но и постоянно пытался заставить меня бросить курить. Мне стоило больших усилий скрывать мое пагубное увлечение. В любой момент, будучи пойманной с сигаретой в руке, я была обречена выслушать длинную лекцию о вреде курения. Я знала наизусть, что именно происходит с моими легкими, когда я вдыхаю дым. И что будет потом, и как велик процент смертей от рака легких – в общем, на вопрос, курит ли мой муж, я, вздыхая, отвечала, что нет.

– Гуляет? – допрашивала мама.

Вопрос этот не был праздным, ибо мой первый муж гулял и еще как гулял. Был Сергей Сосновский балагуром и весельчаком, девушки приходили в восторг от его уверенности, от его шуточек и флирта, так что гулял он весело и с удовольствием. Впрочем, теперь это была не моя проблема, а моей бывшей подруги. Я уже говорила об этом? Что ж, такое нелишне и повторить. Какова дрянь!

– Нет, не гуляет. То есть гуляет каждый день, но исключительно для тонуса и иммунитета, – уточняла я. – Токмо здоровья для.

– Бьет тебя?

– Что ты! – пугалась я.

Ситуации, когда мужчина может ударить женщину, в моей жизни не возникало ни разу. Даже в родительской семье только мама могла залепить папе оплеуху, если он плохо себя вел. Батюшка мой – типичный представитель сильно пьющего пола, частенько вызывал мамино недовольство, хотя ничего ТАКОГО не делал. Он вообще ничего не делал. Всю жизнь просидел на лавочке около пункта приема стеклотары. Той самой, что располагалась прямо напротив подъезда моего отчего дома. Сейчас, правда, родители живут в другом месте, в нескольких кварталах от стеклотары, в бабушкиной квартире. Но папина привычка проводить свои дни на нашей лавочке осталась.

– Ну вот! С Мусякиным помогает? Любит его?

– Не то слово! – соглашалась я, и в этом вопросе, надо признать, Володя был совершенно идеален. В ребенке нашем он души не чаял и позволял тому совершенно сесть себе, а заодно и мне, на голову. Отчасти это объяснялось тем, что Мусякин был его единственным сыном, родился он, когда Володе уже стукнуло сорок три года. Согласитесь, при таком раскладе было бы странно не любить ребеночка. Мы оба любили Мусякина безоглядно, чем и портили его.

– Тебе с ним просто сказочно повезло! – резюмировала мама. – Я с твоим отцом всю жизнь только слезы лила!

– Да? – удивлялась я, потому что чего-чего, но слез я не наблюдала в глазах моей мамы. Разве что, если она тоже выпивала.

– А как я жила? Что я видела в жизни хорошего? Твой отец же мне даже выдохнуть не давал, – упиралась мама. Вот это самое – насчет «выдохнуть» – я слушала всю свою сознательную жизнь, но так и не поняла, что именно имела в виду мама под этим словом. Что она много работала? Возможно. Папа получал пенсию по инвалидности, иногда подрабатывал в стекляшке, получая оплату натурпродуктом, то есть разливным пивом. Мама же – вечно усталая ворчливая женщина, получившая образование в одном из чудесных учебных заведений, именуемых теперь у нас колледжами, а в ее студенческую бытность звавшимися просто ПТУ, – свою трудовую биографию создавала, стоя у станка на кондитерской фабрике. Можно догадаться, что детство мое было настолько «сладким», что я до сих пор не могу даже смотреть на конфеты. У мамы были широкие шершавые ладони, доброе сердце и громкий голос. Еще она умела материться так, что даже у бывалых закладывало уши.

– Ты права, мам, – на всякий случай согласилась я, отодвинув трубку телефона от уха. Фразу про «выдохнуть» мама практически прокричала.

– Конечно, я права. Хороший муж – большая редкость, – подчеркнула она, припечатав к этому пару совершенно непечатных слов.

Я покачала головой, но ничего не сказала, дабы не усугубить мамино словотворчество. Только про себя немного порадовалась, что большую часть своего генетического набора Мусякин явно получил не от меня вместе с моими мамочкой и папочкой, а от мужа. Черные волосы и зеленые Мусякины глаза – это от него. Володя с первого взгляда показался мне очень даже красивым. Хотя тогда же и исключительно замкнутым, нелюдимым и высокомерным субчиком. В то время я работала в банке, а он обслуживался у нас в отделении, приезжал обычно на велосипеде или прибегал в спортивном костюме. Владимир был румян, имел здоровый цвет лица – живой укор всем курящим и пьющим. В банке Владимир Германович Тишман стоял в очереди, выполнял все свои дела почти молча, отвечая на вопросы короткими «да» и «нет», и ни разу не посмотрел кому-то в лицо, не то чтобы в глаза. Он умудрялся жить погруженным в себя, отчего смотрелся невероятно заносчивым. Что ж, я лишний раз убедилась, что никогда не стоит судить о людях по первому впечатлению.