По встречной в любовь - Ольга Горышина Страница 3

Иннокентий хотел заручиться поддержкой у дяди Сережи, но тому будто плевать на племянницу. Махнул рукой — тебя, мол, не касается. Отстегивай бабло каждый месяц, а они, как хотят, пусть так и живут. Они не живут! Это этот козел жил, как хотел, а Лида под него стелилась, только б не ушел насовсем… Дура! Куда он свалит от легких денег?! Теперь Иннокентий пересылал сестре минимальные суммы, чтобы лишь на еду хватало. За квартиру платил сам, как и за прочие крупные покупки. Он, впрочем, их и делал. И мог бы уже стать экспертом по детским игрушкам. Впрочем, эксперт у него имелся — Моника, которая держала свой онлайн-магазин и худо-бедно кормила всю свою семью, не залезая в карман любовника. Ну ведь есть же нормальные бабы! Так почему сестра такая дура? Он ведь сколько раз ставил ей Монику в пример!

Стоять в стороне? Дядя Сережа скажет тоже! Он что, не брат? Пусть и младший, но у этой курицы мозгов стало меньше, чем в первом классе! Этот мудак второго ребенка ей специально заделал, чтобы развода не было, но Иннокентий решил твердо стоять на своем: такая семья сестре не нужна! Может, еще сумеет убедить сделать аборт? Ведь не поздно ещё, не поздно!

       Он тряхнул айфоном так, точно это была голова сестры — если бы в ней так же легко можно было поставить пазлы на положенные места, как вызвать приложение «Такси». Если бы…

Иннокентий позвонил Монике из такси. Заготовил кучу извинений. Алиби честное. Он действительно предпочел бы сейчас видеть рядом любовницу, а не сестру. И детский театр с четырёхлеткой уж точно не входил в его воскресные планы даже в страшном сне. Но извиниться он успел лишь один раз.

— Я все понимаю, — перебила его Моника.

И она действительно все понимала. Все и всегда. Поэтому они были вместе целых два года. С половиной. Или вообще почти три. Как раз со смерти отца. Эта женщина вытащила его из страшной депрессии. И он благодарен ей по гроб жизни.

— Надеюсь, буду не поздно. Не ужинай без меня, ладно?

Она, наверное, там, в кресле, кивнула, а здесь, в трубку, отрезала «хорошо» и выключила телефон. Обиделась. Да и он тоже — только на сестру. Умеет Лидка все испортить!

Подъезд обшарпанный, а, кажется, еще вчера красили. Почему отец выделил дочери именно эту квартиру, старую, еще бабушкину, а очень просто: он дал зятю место в семейной фирме и возможность заработать на нечто большее самому. Зять же предпочел спустить все заработанное в казино и на шлюх. Его выбор. Жаль, не спустил свою сперму в унитаз. Такие не должны размножаться!

— Дядя Кеша!

Иннокентий только успел сунуть ключи в карман, как попал в плен маленьких ручек.

— Тимка, придушишь, черт такой! Где мать?

Тимофей ткнул пальцем в непонятном направлении. В квартире три комнаты, не ошибешься: через большую комнату в спальню. Так и есть, лежит на кровати, умирает… Пуговица на джинсах расстегнута, а живота не найти даже под лупой!

— Тимоша, покажи дяде, что погреть…

Умирающий лебедь, прямо.

— Сам найду.

Все еще с племяшкой на руках, Иннокентий вернулся на кухню, залез в холодильник, достал макароны, погрел, посыпал сыром и поставил на стол.

— Ешь давай.

А сам бы с удовольствием покурил. Но тут нельзя, на улице тоже будет нельзя… Пора бросить полностью… Но что тогда, начинать пить? Или чего похуже… Все вокруг уверены, что у него железные нервы. Вернее, что ему все по барабану… Жизнь хороша и жить хорошо, а работа сама собой работается. Сестра уж точно так думает, а мать и подавно. Временами, кажется, сам дядя Серёжа придерживается того же мнения. Особенно, когда предлагает съездить туда, проверить то и поговорить с этим… Никто не жалеет его, кроме Моники. А он не жалеет её. Даже в воскресенье!

Тимофей что-то сказал, но Иннокентий не расслышал, зато увидел пустую тарелку.

— Поел? Неси тарелку в раковину. Будь мужиком, — добавил тут же, когда мальчишка хотел улизнуть из кухни. — Мать пожалей!

Тимофей вернулся и, донеся тарелку от стола в целости и сохранности, бросил ее в раковину со всего своего маленького роста, встав на цыпочки. Тарелка, конечно, вдребезги.

— Я сам! — ринулся Иннокентий к племяннику.

Хотя что теперь сам? Только бросить осколки в помойное ведро.

— У тебя совсем с головой плохо? Он же маленький…

Лида стояла в дверях кухни: прилетела на шум или ребёнок успел донести, что его насильно приучают к самостоятельности?

— Понял уже, не дурак.

Ну, добавь, добавь, сестричка, что дурак. Добавь…

Но сестра не совсем дура, сейчас не скажет. Сейчас он ей нужен. Без него сыночек не пойдет в театр. Потом уже выдаст полным списком. Может, даже нынешним вечером. Никита у нее золотой, это брат — козел. Ну так и есть, а что?

— Ты чего небритый?

На замечание сестры Иннокентий машинально потер подбородок: колется.

— Бритва в машине. А я на такси.

Пришлось рассказать и про перстень, чтобы объяснить свою безлошадность.

— Большой лось, а такой глупый, — выдала Лида голосом взрослой, умудренной опытом женщины и повела ребёнка одеваться.

Иннокентий остался в прихожей. Глупый… Станешь тут глупым! В той аварии он выжил чудом. Как говорят: водитель не справился с управлением. Отец был на взводе из-за Никиты… Машина, вылетела на встречку, превратилась в груду металлолома. Кусок железа прошёл мимо глаза сына и застрял в щеке. Зашивали долго. Шрам во всю скулу уже не так заметен, как еще даже год назад, но бороду не отрастить. Растёт теперь на изуродованной щеке как-то куце.

— Дать бритву? — спросила Лида, возникнув в дверном проеме.

— Нет. Из его вещей мне ничего не надо.

Сестра сжала губы. Брат наоборот растянулся свои в улыбке, понимая, что на его счет все записывают. Он тоже многое мог записать на счет ее Никиты — начиная со смерти их отца.

— Ширинку застегни, — Иннокентий из последних сил пытался улыбаться. — Штаны потеряешь.

Лида еще больше надулась. Осунувшаяся, бледная, с полопавшимися в глазах сосудиками. Он не удивится, если муженёк дерёт сейчас другую бабу, а не работает — в воскресенье. Не верит он, что Никита изменился и хранит жене верность. Не верит. И все тут! Лучше быстрее свалить из квартиры, где в воздухе витает ненавистный запах мужского лосьона после бритья.

— Страшный же, — не унималась сестра. — Бармалей! Детей напугаешь…

— А так детям и надо! — уже огрызнулся Иннокентий. — Я в папы не записывался…

Самому хотелось заткнуться, а все как-то не затыкалось. От мысли, что в животе сестры шевелится головастик Никиты, хотелось бежать к унитазу.

— Куда тебе в папы… — без злобы, с грустью, очень тихо сказала ему сестра. — Сам в сыночках ходишь у своей Моники. Не противно со старой бабой спать?