Белое Рождество. Книга 2 - Маргарет Пембертон Страница 3

– Согласен, такое может быть, но потеря ориентации – еще не эпилепсия!

– Льюис обратился к невропатологу в Лос-Анджелесе. Форма эпилепсии, которой он страдает, настолько мягка, что для подавляющего большинства людей она показалась бы пустяком. Но Льюис военный. Он не мог позволить, чтобы в его медицинской карточке значился такой диагноз. О его недуге не знают армейские врачи, не знает никто.

Теперь лицо Скотта было почти таким же бледным, как ее собственное.

– Ты хочешь сказать, что эта болезнь может прогрессировать? Что в плену его здоровье может ухудшиться? У него могут начаться припадки, при которых человек бьется в конвульсиях на полу?

– Не знаю. Но я боюсь за него, я так за него боюсь, Скотт... – Голос Эббры прервался, и только через несколько минут, вновь обретя дар речи, она продолжала: – Мой отец сказал, что, будучи военнопленным, Льюис сможет писать и получать письма. Если это действительно так, я выдержу. Мне нужно лишь знать, что он жив и вернется ко мне. Когда-нибудь.

– Тебе звонил Том, – сообщил отец, когда Эббра вернулась домой. – Он воспринял эту весть крайне болезненно, хотя и пытался скрыть свои чувства.

– Я сейчас же перезвоню ему. – Эббра с нетерпением ждала возможности поговорить с отцом Льюиса. Может, он, военнослужащий, сумеет объяснить ей, чего следует ожидать в дальнейшем, какие шаги будут предприняты для освобождения Льюиса, когда она может ожидать от него весточки.

– ...информация об американцах, захваченных в плен, крайне скудна, – сообщил полковник, лишая Эббру надежды на та, что она сумеет узнать, где находится ее муж и как называется лагерь для военнопленных, куда его могли направить.

– А как же Красный Крест? – спросила она. – Если они сумели наладить переправку посылок и писем пленным, то должны знать, где их содержат.

На другом конце линии возникла короткая неловкая пауза, потом свекор мягко произнес:

– На вашем месте я бы не рассчитывал установить связь с Льюисом через Красный Крест, Эббра. Действительно, мы имеем возможность общаться с некоторыми американцами, которых содержат в Хоало, но...

– Где это – Хоало? – перебила Эббра, от всей души надеясь, что это место находится на Юге. Если так, еще не все надежды потеряны.

– Это старая французская тюрьма в центре Ханоя.

Эббра закрыла глаза и привалилась к стене, чувствуя, как в ее душе поднимается отчаяние. Отцу Льюиса известно не намного больше, чем офицерам, которые приезжали сообщить о пленении ее мужа.

– Мне очень жаль, дорогая, – с трудом выговорил полковник. – Но я боюсь, что сейчас нам остается только ждать.

На следующий день прибыла телеграмма, официально подтверждавшая, что Льюис взят в плен. Эббра вновь и вновь перечитывала ее, пытаясь отыскать хотя бы намек на то, где он находится. Краткое описание событий, приведших к пленению Льюиса, полностью совпадало с тем, что ей уже было известно. В конце телеграммы ее предупреждали:

Ввиду того что в настоящее время Вашему мужу присвоен статус военнопленного. Вам предлагается в целях безопасности в ответ на все расспросы сообщать только имя, звание, личный регистрационный номер и дату рождения Вашего мужа. Исключением могут быть лишь ближайшие родственники.

Эббра широко распахнутыми глазами смотрела на краткие, лаконичные строки. Зачем? Почему ее просят следить за тем, кому и что она говорит? Каким образом ее слова могут повлиять на дальнейшую судьбу Льюиса? Эта просьба озадачила ее.

Она положила телеграмму в ящик бюро, гадая, когда армейские власти вновь свяжутся с ней, когда сообщат, какие меры предпринимаются для освобождения Льюиса.

В ближайшие выходные Скотт приехал в Сан-Франциско. Они отправились на озеро Тахо и прошли пешком несколько миль по лесу на северном берегу. Большую часть пути они проделали молча. У Эббры не было новых сведений о Льюисе, а мысли Скотта представлялись ему слишком мрачными и тревожными, чтобы высказывать их вслух.

С той самой минуты, когда Эббра сообщила ему о несчастье, Скотт всеми силами пытался справиться с чувствами, невольно вспыхнувшими в его душе. Ему хотелось, чтобы Эббра принадлежала ему. Навсегда.

Он подавил эту мысль, охваченный таким ужасом и такой жгучей ненавистью к самому себе, что едва мог дышать.

– Я еще не говорил тебе о том, что собираюсь на следующей неделе в Мексику? – Вместо того чтобы посмотреть на Эббру, он устремил взгляд на далекий горный пик Хай-Сьерра.

Эббра испуганно вздрогнула и повернула к нему лицо. – Нет... я... ты уезжаешь надолго?

– До начала сезона, – солгал Скотт. От ненависти к самому себе его слова прозвучали отрывисто. Эббра чуть запнулась, и он сунул руки в карманы, стиснув кулаки. Он не мог прикоснуться к Эббре. Вздумай он это сделать в эту минуту – и он погиб. – Мне очень жаль, Эббра, – продолжал Скотт, по-прежнему глядя прямо перед собой. – Я понимаю, что сейчас не самое подходящее время...

– Нет. – Лицо Эббры напряглось и побледнело, у губ залегла жесткая складка. – Думаю, это к лучшему, что ты уезжаешь. Я должна привыкать к одиночеству, – чуть слышно добавила она. – Чем дольше ты будешь рядом со мной, тем труднее мне будет научиться жить одной.

Они остановились в тени мамонтовых деревьев, глядя поверх сверкающего озера на вершину Хай-Сьерра. Скотт подумал, что все невысказанное между ними, наконец, стало ясно без лишних слов. Он ошибался, полагая, что Эббре неведомы его истинные чувства. Она знала о них. И может быть, уже давно.

– Я люблю тебя, Эббра, – с трудом ворочая языком, сказал он, понимая, что отныне их частым встречам, их беззаботной дружбе пришел конец.

– Я знаю, – чуть хрипло отозвалась она, не решаясь сказать что-нибудь еще.

Она стояла, отвернувшись от Скотта. Она не могла, не решалась на него посмотреть.

Скотт долго молчал, потом произнес неестественно напряженным голосом:

– Пожалуй, тебе пора домой.

Эббра кивнула, отвернулась от озера и далеких гор и зашагала вслед за Скоттом к «шевроле». В ее глазах застыло мучительное страдание.

Одиночество сводило ее с ума. У нее не было знакомых среди офицерских жен – женщин, которые могли бы понять, разделить ее чувства. День за днем она ждала сообщений от военных, сведений о том, что делается для освобождения Льюиса или хотя бы для установления контакта с ним, но ее ожидания были напрасны. В конце месяца, чувствуя себя так, словно ее бросили одну на чужой планете, Эббра набрала номер, указанный в карточке.

– Моего мужа зовут Льюис, – натянутым тоном произнесла она, – Льюис Эллис.

Ее соединили с офицером, которому было поручено дело Льюиса. Он извинился, что до сих пор не позвонил ей, и сказал, что ничего нового сообщить не может. Прошло слишком мало времени, добавил он.

Единственным ее спасением была книга. С головой погрузившись в воображаемый мир, Эббра просиживала за машинкой с раннего утра до поздней ночи и с мрачным удовлетворением приняла восторженные похвалы Пэтти, получившей очередную часть рукописи за несколько месяцев до ожидаемого срок.