Курортный обман. Рай и гад - Надежда Мамаева Страница 3

Я лишь сцепила зубы, поправила ремень сумки на плече и шагнула за порог.

Признаться, чего-то подобного я и ожидала, только не думала, что будет так больно от материнских слов.

Не плакать, только не плакать.

Все-таки я разрыдалась. Завернула за угол дома, села на лавку. По щекам текли слезы. Июльское солнце, несмотря на ранний час уже палило вовсю, обещая очередной день зноя и раскаленного асфальта.

– Скандалила? – рядом со мной на скамейку присела Ленка – подруга детства, того времени, когда я еще не знала, что такое предательство.

– Да, – я шмыгнула носом и поправила очки.

– Ты все равно молодец, – подруга сжала мою ладонь в ободряющем жесте. – А Айза Каримовна остынет, будет еще извиняться…

Я про себя лишь усмехнулась. Увы, я свою мать знала очень хорошо. Моя родительница была из породы тех людей, кто априори прав и непогрешим, даже если ошибается.

– Я, пожалуй, пойду.

– У тебя поезд когда? Может, к нам заглянешь, посидишь перед отъездом? У меня ба знаешь какие пирожки напекла…У-у-у… Вкуснющие, с вишней.

– Нет, не стоит. Через два часа отправление. Лучше на вокзале… – я старалась выглядеть невозмутимой, хотя внутри меня всю буквально колотило и выворачивало.

– Тогда я тебя провожу, – Ленка решительно встала со скамейки.

Я попыталась улыбнуться. Все же я была безумно благодарна подруге, что она поддерживала меня. Не только сейчас, но и все то время, что я себя помню. Сумасбродная Ленка Кропотова, круглая, как колобок, – и рассудительная я, Катя Скрипка, высокая и худая. В шутку нас даже прозвали Марти и Мелманом, как жирафа и зебру из мультика «Мадагаскар».

Когда мы приехали на вокзал, Ленка упорно возжелала меня посадить в автобус и дождаться отправления.

– Только платочком белым вслед не маши, – усмехнулась я.

– Не буду, – заверила она, а потом, открыв сумочку, что-то старательно начала в ней искать.

Сейчас вытащит большой клетчатый носовик и заявит, что это ни разу не беленький платочек, оттого им махать можно. Но нет, Ленка выудила купюры.

– Бери, – она решительно протянула мне деньги. – Бери, иначе смертельно обижусь. Это не только от меня, но и от всей нашей семьи. Даже братец Шурик сюда свою лепту внес.

Мне было стыдно. И хотя у меня самой в кошельке денег кот наплакал – все, что удалось скопить за месяц работы курьером (причем подрабатывала я втайне от матери, которая считала, что я в это время усердно штудирую пособия для абитуриентов), – но брать вот так…

– Думаешь, что я тебе просто так даю? – с подозрительным прищуром начала Ленка, тряхнув своей русой челкой, – А вот и нет! Отдашь через год, когда станешь столичной студенткой-второкурсницей.

Я нерешительно протянула руку, отчетливо понимая: иду на сделку с собственной совестью. И тут механический голос мегафона возвестил:

– Посадка на рейс сто сорок семь начнется через десять минут с пятнадцатой платформы. Повторяю. Посадка …

– Ну, давай, – Ленка похлопала меня по плечу, – пошли.

Я села в автобус. Лишь когда дверь икаруса медленно затворилась, и автобус тронулся, я осознала: вот сейчас и начинается она, моя взрослая жизнь. Только в отличие от большинства своих сверстниц иллюзий на ее счет я не питала.

* * *

Три года спустя

– Скрипка, когда мне ждать вашу лабораторную? – Самуил Яковлевич, профессор, окликнул меня после окончания пары, заставив задержаться в кабинете.

Я сцедила зевок в кулак. Сегодня ночью спала всего ничего – меньше часа. А все оттого, что усердно чертила. Причем не себе, а одногруппнику Веньке – разгильдяю и балагуру, любителю тусовок и обладателю шестой бэхи. Но, несмотря на свое наплевательское отношение к учебе, мою работу Веник оплачивал исправно. Вот и сейчас деньги, которые он мне утром передал за выполненный заказ, позволят не только купить платье на лето, но и обеспечат две недели вполне сносных завтраков и ужинов. Правда, из каши или овощного супа… «Зато не растолстею», – утешила я себя. Хотя добреть мне и так было не с чего.

Кто-то скажет, что брать деньги с одногруппников – низко и мелочно. Что ж… Значит, у этого кого-то нет постоянной острой нехватки денег. А у меня, увы, такое финансовое положение, что я борюсь за каждый макарошек в кастрюле.

– Так когда вы сдадите мне лабораторную? – напомнил о себе Самуил Яковлевич.

– При следующем занятии, – на честном глазу заверила я преподавателя.

Тот хмыкнул и покачал головой:

– Смотрите сами, оно последнее в этом полугодии. А до сессии я вас без сданной лабораторной при всем желании допустить не смогу…

Такие люди, как Самуил Яковлевич, вызывали у меня невольное уважение. Может оттого, что исповедовали совершенно иную методику преподавания, в отличие от моей матери. Не «ты должен», а «тебе выбирать». Да и сама манера общения преподавателя не могла не импонировать.

Он никогда не «тыкал». Всегда на «вы» даже с желторотыми вчерашними абитуриентами. Хотя сам лектор – мужчина седой, грузный, с окладистой бородой и изрядным брюшком – был уже не в первый раз дедушкой: такому не зазорно на «ты» и к Гендальфу обратиться. Но, как признался один раз сам преподаватель, у него никогда и в мыслях не было сказать студенту, да и не только студенту, а кому бы то ни было, – «ты», если его собеседник не мог ответить ему тем же.

– Я обязательно … – начала было оправдываться.

Мне всегда было неудобно за свои «хвосты» перед Самуилом Яковлевичем, вдвойне оттого, что теорию автоматического управления я знала. И он тоже был в курсе, что я в его предмете разбираюсь. Иногда мне даже казалось, что преподаватель догадывался и о моих «калымах», но тактично молчал. Даже тогда, когда видел, что чертежи структурных и функциональных схем у разных студентов явно выполнены одной рукой. Он лишь усмехался в свою курчавую густую бороду и принимал работу. А потом на зачете с такой же милой улыбкой мог пытать дополнительными вопросами до посинения, выявляя, кто купил допуск, а кто действительно разбирается в предмете.

Из-за того, что другим я делала наперед, а себя задвигала в самый конец, и выходило, что сдавала зачастую все накопившиеся долги в последние дни перед сессией. Многие преподаватели лишь качали головой, сетовали, что вроде я девушка не глупая. Пеняли: в следующий раз не успею и пролечу с допуском, а там, глядишь, и со стипендией. Но все же практикумы и лабораторные принимали исправно.

Хотя у всякого правила бывает исключение. Такое случилось и у нашей группы. У всей сразу. Звали его Моджахедовна. Вернее, по документам именуемая Анна Леонидовна – дама, которой пора бы быть далеко за мадам, но по факту являющейся все еще мадемуазель. Отсюда и все супербонусы, которыми обладает классическая старая дева: вздорный характер, перепады настроения и полное отсутствие четко выраженной позиции. Иногда мне казалось, что эта последняя особенность характера: когда юная фройляйн мечется, выбирает и никак не может определиться – и есть основная причина, по которой наша Моджахедовна не перешла в статус фрау, дожив до седых волос. А потому у такой одинокой старушки и обнаружились неиспользованные тонны желчи и дотошности, которые она, за отсутствием супруга, и выплескивала на бедных студентов.