Быть единственной - Людмила Белякова Страница 3

Выселковские девки – не то что Маша – замуж выскакивали абы за кого, без разбора, понарожали дебилов от потомственных «аликов», нищеты наплодили, а Машины дети… В небогатых Веселках они гляделись чуть ли не лучшими!.. Чистые, здоровые, приветливые. И достанется Машин сынок такой оторве – пробы ставить негде… Уведет его, испортит, отлучит от родного дома… Нашепчет, чтобы мать не уважал, не слушал…

Закончив второй курс института, Володя окончательно, до осени, вернулся в родительскую усадьбу. Тут-то Маша и решила предотвратить грядущие кошмарные события. Когда теплым июльским вечером Володя, надев свежую рубашку, собрался прогуляться по поселку, Маша, неодобрительно зыркнув на него через плечо, сказала:

– Ты того… гулять наладился… На девок-то на здешних особенно не заглядывайся.

– А что? – улыбнулся сын, откидывая со лба светлые и волнистые, как у матери, волосы.

– То, – процедила Маша.

– Нет – что?

– Да сыкухи они все, сыкухи!

– Кто? – удивился сын, вздрогнув от звуков материного голоса.

– То! То! – выкрикнула Маша, все больше распаляясь.

С некоторых пор она замечала за собой приступы резкого, неуемного гнева, который возникал где-то глубоко внутри и густым, черным, как нефтяным, фонтаном бил в голову, отдавая в виски пульсирующей болью.

– Словечки у тебя, – поморщился Володя, повернулся и вышел, оставив Машу в тягостном, судорожном беспокойстве и досаде, что не смогла внятно объяснить сыну, что нужно держаться подальше от девчонок.

Их много – пруд пруди, девок-то, а вот мама – одна. Единственная!.. Мать – одна и навсегда. Ее никакие девки не заменят. Вопрос, понимают ли это ее ребята… Ох, не понимают, не понимают…

Вытерев давно, с самых родительских похорон, не плакавшие глаза, Маша занялась по хозяйству, шуганула чересчур громко включившего музыку Вадимку, потом посидела на веранде, поджидая, когда вернется старший.

Вернулся Володя поздно, ужинать не стал, еще и этим обидев Машу. Но спиртным от него не пахло, духами и появившимися невесть откуда диковинными «дезадаранами» вроде тоже, и Маша чуть успокоилась. Наверное, просто так гулял.

«Умный сынок-то у меня – хоть по пьяни ни с кем не свяжется. А то приведет какую-нибудь, крашеную, наглую… Будет она тут у меня хозяйничать».

Мысль о том, что рано или поздно ребята загуляют, приведут к Маше в дом девок, которые злонамеренно настропалят сыновей против нее и выгонят ее с родительского подворья, тревожила Машу все чаще. Гнобили ее попутно многолетняя, многослойная и непреходящая усталость, и возраст, и томительное беспокойство, что пенсию – как втихаря, по секрету, болтали вокруг – будут скоро давать только с шестидесяти лет или отменят вовсе. Радость одна – что капелька ее, Вадичка, так на нее, молодую, похожий, еще мал и хоть сколько-то времени не будет гулять по девкам. Хотя кто знает… В Выселках такие истории случались!.. Как этой весной в поселковой восьмилетке.

… Когда на припеках стали появляться первые грязно-кружевные проталины, а во все окна садили ослепительные, будто сумасшедшие солнечные лучи, прямо на уроке географии одной ученице, Таньке, стало плохо. Испуганная учительница послала кого-то в учительскую вызвать неотложку, а сама взяла невнятно матерившуюся девицу за руку и стала уговаривать ее потерпеть, наивно полагая, что у восьмиклассницы острый аппендицит.

Возопив в очередной раз и залив полкласса отошедшими водами, школьница принялась активно рожать. Ее едва довели до машины, учительницу отпоили валокордином, соучеников юной роженицы распустила по домам – благо была суббота. К вечеру все Выселки знали, что Танька родила здоровую девочку, а новоиспеченная бабушка, Клавка, сама-то тридцати с небольшим лет от роду, вырвала у еще не взошедшей в полное самосознание дочери имя того супостата, ну, отца ребенка. Им оказался приятель Таньки по школе, ученик седьмого класса, прошлым летом, в охотку, соблазнивший односельчанку по пути с танцев в местном клубе.

Говорили, что Клава принуждала Таньку оставить дочку в больнице – в Выселках, и в райцентре подобное практиковалось очень широко. Обычно девица, доведя беременность до крайних сроков, но так и не уломав соблазнителя на расписку в ЗАГС, передавала младенца на попечение государства, а сама шла искать другого жениха.

Мать-школьницу с приплодом привезли домой через неделю. Выселки замерли, ожидая грандиозного скандала с семьей татя-соблазнителя, но его разочаровывающе не произошло. Напротив, Клава дочку за грех особенно не укоряла – сама была немало грешна по передковой части. Она сердечно полюбила внучку, сама ее купала-пеленала и с независимым видом катала в колясочке по поселку. Выселки слегка огорчились, поневоле занялись другими делами, и, оказалось, зря.

Когда подсохла и отвердела до бетонной крепости желтая дорожная глина, а по комнатам полетел, сматываясь в пушистые клубки, тополиный пух, Клава упаковала внучку в выходное одеялко, подхватила слегка упиравшуюся дочь и пошла искать правды у семьи погубителя их чести.

Не сказать чтобы подобные истории кого-то в Выселках особенно сильно удивляли. С современными, вольными порядками и со становившимися все расплывчатее требованиями к девицам-невестам мамаш-малолеток значительно прибавилось, но с деньгами можно было выдать замуж практически любую гулену, использованную вдоль и поперек. Однако раньше семнадцати-восемнадцати и прямо в школе рожали всетаки редко. Так что в то солнечное июньское утро, когда все три грации двинули по главной и единственной улице пригорода, перед ними, как тугая волна перед катером, бежала молва – они идут! Что-то будет! Ои-и-и, буди-и-ит!

В семье подлого совратителя все это время тоже было несладко. Новоиспеченная «бабушка» сама тетешкала второго, трехлетнего сынка. Первый, неуклонно взрослеющий сын, был ей не особенно-то и нужен. Поэтому известие об его отцовстве она приняла несколько отстраненно.

– Спасибо, хоть за изнасилование заявление не подали, – обронила как-то на людях Толькина мамаша.

Хотя – что толку подавать, он несовершеннолетний, а позора и нервотрепки не оберешься. Да и было это давно, и никто не видел, чтобы Танька пришла домой побитая или в рваной одежде. Значит, все было по обоюдному согласию.

… Клава с Танькой припарковались у крылечка, ожидая приглашения войти. В коляске завозилась и противно заскрипела оголодавшая Настя. На шум выполз из глубины дома глава семейства Павел.

– И чего вы от нас хотите? – брезгливо-бранчливо спросил он.

– Так ведь ребенку отец нужен, – слегка ошарашенная тем, что их не начали гнать, произнесла Клава.

– Не понял? – воздел «дед» выгоревшие брови.

– Ну чтоб отец был у ребенка, семья, – повторно выложила главный (и единственный) аргумент Клава.

– Их не распишут, – буркнула из-за мужниного плеча появившаяся на веранде «бабушка» Наталья, но муж не обратил на нее внимания.

И тут его осенила некая мысль, от которой он аж подпрыгнул на месте.