И к гадалке не ходи - Мария Барская Страница 3

— Но у меня работа и…

— Малооплачиваемая работа не волк — в лес не убежит, — не дослушала ее подруга. — Славик, остановись и выпусти меня, — переключилась она на водителя. — Парковаться не надо. Отвезешь Дину Николаевну, куда прикажет. Меня не провожай. Вон, макаки Александра Ивановича уже караулят. Ну пока, подруга.

И, смачно чмокнув пухлыми губами Дину в щеку, Аполлинария с неожиданной для ее фигуры легкостью выпорхнула из салона на улицу.

Дина осталась в машине вдвоем со Славиком и пребывала в полной растерянности.

— Вам куда? — вывел ее из задумчивости голос водителя.

Она принялась сбивчиво объяснять.

— Ага, представляю, — кивнул он и, развернувшись, они направились в обратный путь.

— Вы пейте, пейте шампанское, — сказал Славик. — Все равно открыто. Чего добру пропадать. Аполлинария Максимовна эту «Вдову» из открытых бутылок никогда не допивает. А я вообще непьющий. У меня аллергия на спиртное.

— А-а-а, — только и протянула Дина, машинально наполнив до краев бокал.

Была не была. Когда еще раз доведется «Клико» попробовать. Главное, потом попросить у Славика эти самые чудодейственные таблетки. А то на больных даже «Вдовой» дышать неудобно. Алкоголь есть алкоголь. Она всегда осуждала коллег, которые, отметив на работе день рождения или какой-нибудь другой праздник, идут на прием.

Нет, но Поля-то, Поля… Как она изменилась! То есть внешне-то практически нет. Разве что стала очень ухоженной. Таких холеных лица и рук у нее в юности точно не было. А вот характер изменился разительно.

Дине вспомнилось, как она впервые в жизни увидела Полю. Было это первого сентября. Родители оставили Дину, державшую в руках огромный букет гладиолусов, около учительницы Валентины Петровны, где уже собралась кучка мальчиков и девочек, Дининых одноклассников. И тут к Валентине Петровне подошла женщина с девочкой. Таких полных людей Дина еще не встречала. Женщина смахивала на огромный айсберг. Вершина — голова. Лицо круглое, с брылистыми щеками и тройным подбородком. Шеи не наблюдалось вовсе. Зато из цветастого платья выпирали мощные грудь, живот и поистине необъятные бедра. В довершение ко всему айсберг стоял на распухших слоновьих ногах, которые, словно перестоявшее тесто, пытались бежать из широких растоптанных туфель. Толстуха крепко держала за руку черноволосую девочку, тоже очень полную.

Мальчишки за Дининой спиной захихикали. А один из них громко сказал:

— У слона была жена — Матрена Сигизмундовна!

Раздался хохот. Глаза у толстой-толстой девочки мигом подернулись слезами, и она уткнулась лицом в мамин большой спасительный бок; ну вылитый обиженный слоненок.

— Иващенко! — нахмурилась Валентина Петровна. — Стихи Чуковского будем читать на уроке литературы, а сейчас становитесь-ка строем. Попарно. Аполлинария, иди сюда, — и, оглядев свой класс, остановила взгляд на Дине. — Вот тебе пара. Возьмитесь за руки.

Дине было так жалко толстую девочку, к тому же носившую столь диковинное и странное имя, что она, не задумываясь, протянула ей руку. Та, однако, примеру ее не последовала, а, зарыдав в голос, изо всех сил вцепилась в мамино платье.

— Поленька, Поленька, — » закудахтала толстуха, пытаясь оторвать от себя дочь. — Ты же мне обещала не плакать.

Однако никакие увещевания не помогали. Дочь продолжала, всхлипывая, цепляться за спасительное платье.

— Вы уж нас извините, — смущенно объясняла учительнице ее мама. — Уж такая она у нас стеснительная получилась.

— Ничего страшного, — успокаивала Валентина Петровна. — Скоро привыкнет. С ребятами познакомится и обживется в коллективе. Не волнуйтесь, идите домой.

Обживалась, однако, Поля совсем нелегко. То есть с Диной-то они подружились сразу, потому что Валентина Петровна усадила их за одну парту. А вот с другими ребятами отношения у Аполлинарии складывались сложно. И полнота ее, и необычное имя магнитом притягивали обидчиков. Аполлинария любое слово в свой адрес принимала близко к сердцу и бурно реагировала, поэтому дразнить ее было особым удовольствием. Вот мальчишки и наслаждались, изощряясь в изобретении самых обидных и колких прозвищ.

Сколько раз Дина пыталась ее убедить: не обращай внимания и они мигом отстанут. Поля клятвенно обещала в следующий раз потерпеть, но надолго ее не хватало. Слезы сами собой начинали литься из глаз.

А самым обидным из всех показалось ей прозвище, прилипшее после уроков ритмики — Полька-Бабочка. Отныне, стоило учительнице объявить этот танец, а танцевали его едва ли не каждый урок, весь класс, включая девчонок, которые обычно сочувствовали Поле, разражался диким хохотом, Поля, спрятав в ладони пылающее лицо, выбегала вон из класса. Дина ужасно стыдилась, но и ее разбирал смех. Удержаться не было мочи, хотя она и не понимала, что тут, по сути дела, такого смешного. Счастье еще, что учительница ритмики быстро разобралась в ситуации и обучила их другому танцу. Польку-бабочку Динин класс больше не исполнял, а вот прозвище прилипло к Аполлинарии до конца школы. Правда, какое-то время спустя оно сократилось просто до Бабочки, да и сама Аполлинария с годами почти привыкла к нему.

В их классе не существовало других двух подружек, столь непохожих, как Дина и Аполлинария. Дина — веселая, хорошенькая, общительная. Ее приглашали во все компании и на все дни рождения одноклассников. Девчонки наперебой рвались с ней дружить, а стаи мальчишек крутились вокруг нее чуть ли не с первого класса.

Аполлинария, наоборот, была замкнутая, обидчивая. И держалась всегда настороженно, будто постоянно ожидая от окружающих какой-нибудь подлости. Увы, ожидания ее часто оправдывались. Страх превращал ее в идеальный объект для насмешек и издевательств. По-своему она, конечно, тоже пользовалась вниманием у мальчишек, однако совсем по-другому, чем Дина. Это было злое внимание, и Аполлинария предпочла бы превратиться в невидимку. Чтобы никто-никто в классе ее вообще никогда не замечал.

А ведь при этом ее нельзя было назвать абсолютной дурнушкой. Личико у нее было вполне симпатичное. И глаза — живые, большие, черные. Дина постоянно думала: веди подруга себя по-другому, на ее полноту вообще перестали бы обращать внимание. Однако Аполлинария, словно нарочно, подставлялась под насмешки, которые ударяли ее по самому больному, превращаясь в толстую глупую дурнушку.

Заставить Аполлинарию отвечать у доски было невозможно. Учителя чуть ли не плакали. За письменные работы она неизменно получала пятерки по всем предметам. А едва ее вызывали к доске, становилась немым изваянием с бессмысленно вытаращенными глазами. Казалось, начнись в это время пожар, она и тут не сдвинется с места. Кончилось тем, что часть учителей вообще прекратила ее вызывать, другие же, более доброжелательные, опрашивали ее наедине, оставив после уроков.

Но Дина знала совершенно другую Полю. Когда они оказывались вдвоем, подруга преображалась. Она становилась живой, разговорчивой, остроумной, а порой даже едкой, и очень наблюдательной. К тому же она много знала, потому что много читала, и Дине с ней было невероятно интересно. А уж поговорить по душам, как с Полей, она вообще ни с кем не могла.