Легкое поведение - Линда Джейвин Страница 3

К тому времени как поезд подошел к заставе Шаньхайгуань на восточной оконечности Великой Китайской стены, друзья пребывали в утомленном молчании, а солнце уже садилось за заснеженные холмы.

Мелькающие по ту сторону платформы огоньки указывали на скопление рикш. Как только поезд выгрузил пассажиров, рикши повскакивали со своих мест и бросились к вагонам, зазывая клиентов. Изобретение японцев, рикши быстро прижились в Китае, где при населении в четыреста миллионов и угнетающей бедности люди давно стали дешевле лошадей.

Куан занялся поисками транспорта. Наконец все трое расселись в тележке, накрыв колени грубыми одеялами, и двинулись к отелю. Моррисон оглядел своих спутников. Раскачивающиеся в ногах фонари подсвечивали лица снизу, и в облаке дыхания рикш пассажиры делались похожими на персонажей истории с привидениями. Войлочные сапоги рикш, обмотанные веревками для лучшего сцепления, топали по замерзшей земле. С причудливо изогнутых ветвей софоры свисали сосульки, во дворе мрачной фермы лаяла собака. А впереди, над зубчатыми парапетами Великой стены, поднималась полная луна. Будь Моррисон слеплен из другого теста, возможно, он отметил бы, что ночь дышит тайной, поэзией и магией. Но его голова была забита куда более прозаичными мыслями: о войне, ужине и крепком сне.

Рикши артистично рухнули на колени у входа в отель «Поезд королевств»: чистенькое, относительно новое двухэтажное кирпичное здание с открытой террасой, ярко раскрашенной в зеленый, голубой, красный и золотой цвета в китайском стиле.

Дюма повел бровью, оглядывая фасад:

— Похоже на смесь армейских бараков с китайским замком.

— Что мне нравится, — заметил Моррисон, спрыгивая на землю, — так это то, что экстерьер восклицает: «Вы на самом что ни на есть Востоке», в то время как интерьер шепчет: «Но все равно можете отдохнуть по-европейски». И я, честно говоря, только на это и рассчитываю.

Разместившись в номере, Моррисон кинул свои пожитки на кровать и внес в блокнот пометки о чаевых, которые скрепя сердце дал носильщику, и о деньгах, заплаченных рикшам. (Будучи сыном Школьного учителя из Шотландии, который подался в край Антиподов после так называемой «полосы невезения на родине», он унаследовал неистребимое ощущение финансовой нестабильности и привычку считать каждый пенни.) Потом быстро смыл с себя дорожную пыль и переоделся в чистое, зашел за Дюма, и они вместе спустились в скромную столовую.

Пока метрдотель занимался рассадкой большой и шумной группы германских инженеров, Моррисон с любопытством оглядывал обеденный зал, не рассчитывая на сильное впечатление. Комната гудела от многоязычного говора, перемежающегося звоном серебра и фарфора. Теплый аромат открытого огня с нотками жареного мяса и портвейна приятно щекотал ноздри. За столами, накрытыми скатертями на западный манер, сидели миссионеры, военные атташе, железнодорожники, торговцы оружием и припасами, унылого вида мужчины и их костлявые жены — обычная толпа, и в ней вдруг промелькнуло яркое пятно, от которого екнуло сердце.

«Вот и повод для волнения!» — подумал Моррисон.

За одним из столиков сидела обворожительная женщина, чьи глаза искрились озорством и дарили надежду, а весь ее облик говорил о том, что в этот зал она спустилась с Пятой авеню или Елисейских Полей, но никак не с пыльных улиц Северного Китая. Моррисон был не слишком сведущ в высокой моде, чтобы распознать в ее платье изделие Уорта [3]из парижского бутика. Но вовсе не нужно было быть знатоком моды, чтобы заметить, насколько стильно скроено ее платье, как богата ткань и как выразительно она драпирует соблазнительное тело. Ничуть не меньше заворожили Моррисона ее изящные руки и тонкие пальцы, переливающиеся сиянием перстней, пусть даже это были стекляшки от «Лалик» [4], о чем он, впрочем, и не догадывался. Она излучала секс и богатство. И его неудержимо потянуло к ней, как моряка на зов сирен, как мотылька на пламя.

С трудом оторвав от женщины взгляд, он обратился к Дюма:

— Кто это? — Шепот не мог скрыть его искреннего изумления.

Дюма погладил усы и закусил губу.

— Это, — авторитетно произнес он, — госпожа Неприятность.

— Боюсь, меня влечет к неприятностям.

— Думаю, она это уже заметила. Она только что смотрела на тебя. Ага, отвернулась. Наверное, госпожу Неприятность к тебе не влечет.

— Я как раз притягиваю неприятности. Женщины — другое дело. Ты ее знаешь?

— Представь себе, да. — Дюма сказал это медленно, с какой-то опаской. — Она остановилась в Тяньцзине.

— Расскажи мне все, что знаешь.

— Зовут ее мисс Мэй Рут Перкинс. С тех пор как несколько недель назад она приехала в Тяньцзинь, город стоит на ушах. Это — дочь «селфмейд» миллионера, судостроительного магната и сенатора от Калифорнии Джорджа Клемента Перкинса, бывшего губернатора этого штата.

Миллионер? Сенатор? О сердце, стой!

— Умоляю, скажи, как этот бриллиант оказался в таком захолустье?

— Одни говорят, что она сбежала в Китай, спасаясь от скандала. Другие склоняются к тому, что она как раз приехала, чтобы устроить скандал. Миссионеры прячут своих дочерей. Рассказывают, что юная Фейт Биддл уже попала под дурное влияние мисс Перкинс, от чего ее родители пребывают в состоянии глубокого шока.

— Где она остановилась?

— В доме американского консула.

— Рэгсдейла? — Моррисон поморщился. — Это все равно как медная оправа для драгоценного камня.

— Согласен. Но ты наверняка слышал… Будучи издателем «Дейли репабликэн» в графстве Сонома, Рэгсдейл получил пост консула, и все благодаря партийным связям в лице отца мисс Перкинс. Это позволило ему скрыться от толпы кредиторов, протянувшейся от Айовы до Западного побережья. Так что у миссис Рэгсдейл весьма занятная миссия — выступать в роли компаньонки юной леди. Кстати, это она сидит за столиком мисс.

— Вот оно что… — Моррисон только сейчас заметил присутствие миссис Рэгсдейл. Хотя ей не было еще и пятидесяти, миссис Рэгсдейл обладала далекой от сексапильности внешностью женщины, которая когда-то, давным-давно, вышла замуж и с тех пор к ней был потерян всякий интерес со стороны мужчин. Кто-то из женщин, возможно, и воспротивился бы такой участи, но Эффи Рэгсдейл, похоже, приняла ее как свою судьбу.

— Ты представишь меня?

— Кому? Миссис Рэгсдейл? С удовольствием, — сухо ответил Дюма.

При их приближении мисс Перкинс подняла голову:

— Тот самый доктор Моррисон? Наконец-то мы встретились!

Моррисон все никак не мог сообразить, чем ответить на приветствие мисс Перкинс, а в это время миссис Рэгсдейл, прижав пухлую руку к своей необъятной груди, исторгла довольно тонким в сравнении с ее подбородком и прочими частями тела голосом, какая это великая — нет, величайшая! — честь встретить в такой глуши достопочтенного доктора Моррисона. При этом она пояснила мисс Перкинс, что Моррисон — самый что ни на есть блестящий, знаменитый и всеми уважаемый джентльмен. Миссис Рэгсдейл искрилась нервным возбуждением, ее прямо-таки распирало от чувств. Моррисон даже забеспокоился, не лопнет ли она от восторга.