Бедная Настя. Книга 8. Воскресение - Елена Езерская Страница 3

Это примирило бывшую фрейлину с ее госпожой, и Мария даже отправила как-то Наташе письмо с выражением искренней озабоченности о здоровье ее супруга, находившегося в самом центре военных действий. Репнина ответила вежливым пожеланием Ее высочеству благополучия — Мария опять ждала ребенка: она только что родила дочь, названную ее именем, и вот снова (спустя восемь месяцев!) в семье наследника ожидалось пополнение. Опытный придворный врач говорил, что на этот раз у Марии родится мальчик, и уже придумано для него было имя — сына намеревались крестить Сергеем.

То памятное письмо к Репниной было благородным и вполне искренним жестом доброй воли той, кто справедливо чувствовала себя обманутой — и как подруга, и как госпожа. Но, с другой стороны, Мария считала своим долгом объявить, что полагает слухи о поездках наследника на юг, дабы увидеться с Репниной под предлогом военной инспекции, оскорбительными, тем более, в такие тревожные и тяжелые для страны годы. В действительности жертва Наташи оказалась не напрасной, а война завершила освобождение Александра из-под гнета очередной любви. Целиком поглощенный государственными и семейными заботами, постепенно вытеснившими из души и сердца наследника образ прекрасной беглянки, Александр не то, чтобы забыл свое, еще недавно столь пылкое чувство, но удалил его в самые заветные уголки памяти, сохраняя чудесные воспоминания о Натали и продолжая жить без нее.

Размышления об участи княжны на какое-то время отвлекли Анну от ее собственных раздумий о предложении Михаила, и теперь, каждый раз спускаясь утром из своей комнаты в Зимнем в апартаменты Ее высочества, она думала — как могло случиться, что этот путь стал для Репниной крестным ходом? Как могла она, благоразумная и благородная, допустить, чтобы мукою для нее оказались встречи с той, кому княжна преданно служила многие годы? И кто виноват, что разрушена была самая завидная при дворе наследника дружба, — влюбчивый характер Александра, слабость душевной обороны Натали или причина в своенравном и искусительном чувстве, которое не знает сословных различий и правил?

Любовь? Что она — дар или испытание? Собственный жизненный опыт убеждал Анну в последнем — мир воцарился в ее душе и в семье, когда улеглись все волнения страсти. Но значит ли нынешнее спокойствие Репниной, что она излечилась, и сможет ли ее пример остановить Александра и навсегда вернуть его в лоно семьи? Анна знала: при всей своей внешней схожести с отцом, не симпатизировавшим впечатлительным натурам и не склонным к иным отношениям вне брака, кроме как необязательным, наследник был добр и жаждал постоянства — во всем, в том числе и в личных привязанностях.

Мария, однажды заметив сосредоточенность баронессы на своих мыслях, спросила, что тревожит ее верную фрейлину, и Анна вынуждена была укрыться от опасных расспросов, рассказав Ее высочеству о письме князя Репнина. И Мария оказалась единственной, кто заговорил с Анной о главном — о ее собственных чувствах, а не о логике и житейской необходимости.

— Полагаю, вы боитесь не того, чтобы вполне соблюсти общественные законы и приличия, — задумчиво промолвила Мария, внимательно выслушав Анну. — Мне представляется, что ваше волнение вызвано иной причиной: вас беспокоит, не окажется ли новый брак не просто формальным решением, а станет новым чувством — против того, что вы испытывали к вашему погибшему супругу, — и не слишком ли мало времени прошло, чтобы этому чувству прорасти и утвердиться.

Анна побледнела — чем больше она узнавала Марию, тем сильнее восхищалась ее проницательностью. И хотя между ними была разница почти в десять лет, Анна преклонялась перед умом и образованностью Ее высочества, но прежде всего почитала ее способность глубоко проникать в самые сокровенные мысли и поступки, казалось бы, на первый взгляд, необъяснимые и случайные, и находить для их объяснения и выражения единственно верные и точные слова.

С тех пор, как Мария приблизила Анну к себе, сделав своей камер-фрейлиной, они много времени стали проводить вместе — Анна сопутствовала ей в дни беременности и присутствовала при родах, сопровождала в неутомимых поездках с благотворительностью: Мария, следуя примеру Александры Федоровны, покровительствовала больницам и приютам, богадельням и нескольким благотворительным обществам, навещала с визитами гимназии и институты, в том числе и Смольный. И глядя, как Мария преодолевает прежний, юношеский, страх перед ответственностью роли будущей императрицы и едва поспевая в поездках за своей госпожой, Анна удивлялась — откуда в этой хрупкой, болезненной молодой женщине столько мужества и выдержки, помогавшей ей преодолевать и свою немощь (чахотка неумолимо овладевала слабым телом бывшей немецкой принцессы), и свое одиночество.

При ближайшем рассмотрении Мария оказалась существом, обладающим не единственно лишь тонкой душевной организацией, но и весьма требовательной в общении. Многим она казалась слабой и нерешительной, ее обществом часто тяготились и упрекали супругу наследника в чрезмерной гордости, но очень скоро Анна поняла, что причина склонности Марии к уединению — не в недостатках, а достоинствах ее натуры, главным из которых Анна почитала избирательность в дружбе. Мария не торопилась окружать себя большим количеством пустых и громкозвучных компаний, предоставляя свободное от семейных и государственных забот время встречам со своим духовником и разговорам с немногими приближенными к ней фрейлинами, к числу которых — самых доверительных — принадлежала и Анна.

Именно это, вполне осознанное стремление ограничить общение узким кругом избранных лиц вызывало негодование некоторых придворных, и Анна, как-то услышав фразу одного весьма влиятельного вельможи из окружения императора о том, что он сожалеет о будущем страны, на троне которой окажется столь анемичное и бесцветное создание, которое даже не способно долго удерживать вниманием нить разговора, не удержалась и вступилась за свою госпожу. «А вы не подумали, Борис Николаевич, о том, что, быть может, это просто вы настолько неинтересны Ее высочеству, что ей беседовать с вами тяжело и утомительно?» — спросила она и испытующе взглянула на говорившего. Царедворец тогда нахмурился, бросив на Анну гневный и весьма выразительный, негодующий ее вмешательством взгляд, но промолчал — сей господин и впрямь был известен своей бестактностью, и порой за исходящим из его уст словесным потоком забывался и сам предмет обсуждения, и тем более, сникал и стушевывался, независимо от ранга, его собеседник.

Анна не нашлась тогда, что ответить Марии на предположение о характере ее сомнений в ответе князю Репнину, но не признать справедливость слов Ее высочества она не могла. Доверительность отношений, вновь возникшая между нею и Михаилом, пусть даже в своем эпистолярном обличии, вернула Анну во времена далекие, но не забытые. И она в который раз вынуждена была признать, что чувства эфемерные, платонические имеют над людскими душами власть куда более существенную, чем те, что основаны на простых и понятных желаниях и говорящие на языке не флюидов, а плоти.

— Мне почему-то представляется, что однажды вы непременно захотите ощутить то, чего волею обстоятельств в свое время избегли, — завершила свою мысль Мария, расставаясь со своей фрейлиной: «До завтра!». Она со слов самой Анны наслышана была о ее мытарствах, начиная со дня памятного выступления на балу у Оболенского, и теперь увидела в происходящем между баронессой и князем Репниным не простое продолжение незавершенной когда-то любовной истории, а библейское возвращение на круги своя.