Дьявольское желание - Лори Макбейн Страница 3

Верные слуги уже собрались на покой и оставались у Димерайсов только из любви к ним и чувства долга.

Вечером накануне отъезда из Роуз-Арбор Элисия готовилась ко сну, а Бриджет, старая нянька, расчесывала ее шелковистые длинные волосы, как делала каждый вечер с раннего детства своей любимицы. Она улыбалась, стремясь подбодрить юную воспитанницу, но морщинистые щеки были мокры от слез.

— Думайте о себе, мисс Элисия, и не забивайте свою хорошенькую головку лишними заботами. Если я вам понадоблюсь… что ж, вы знаете, где меня найти. Хотя домик моей племянницы невелик и путь до него неблизкий, но вам всегда будут там рады. Потерпите. Увидите, мы снова будем вместе, как раньше… И придет день, я стану нянчить ваших малышей, как когда-то вас с Айаном, упокой, Господи, душу его в мире.

Элисия улыбнулась в ответ, но про себя подумала, что прошлого не вернешь.

Глаза девушки наполнились слезами при мысли об Ариэле. Тетка Агата отправила его в Лондон, чтобы продать подороже, чем здесь, в северных графствах. Элисия слезно умоляла ее сохранить жеребца, но та лишь отмахивалась от просьб племянницы, заявив, что на новом месте у нее не будет времени на скачки и прочие игры.

Единственным утешением Элисии было то, что Джимс-Добряк тоже отправился в Лондон, где должен был лично ухаживать за Ариэлем вплоть до его продажи, а потом подыскать себе работу. Она знала, что Джимс позаботится о белом красавце арабе, который, за исключением ее и Джимса, никого к себе не подпускал. Девушку это очень тревожило: она боялась, что такой «конь одного хозяина» придется не ко двору новым владельцам. Ей оставалось лишь надеяться, что новый хозяин отнесется к жеребцу ласково и даст возможность свыкнуться с новой обстановкой. В душе девушки теплилась слабая надежда, что Джимсу удастся устроиться грумом при породистом коне. Элисии никогда не забыть своего любимца. Ни одна, даже самая вышколенная лошадь не могла ей заменить Ариэля.

Грейстон-Мэнор оказался мрачным серым домом, которому весьма подходило его угрюмое название. Элисия невольно содрогнулась, когда они подъехали по круговой подъездной аллее к ничем не украшенной парадной двери. Она чувствовала себя подавленной, проведя всю дорогу в молчании, так как тетя Агата за все время не проронила ни слова.

Это было два года назад. Как тогда, окидывая взглядом ничуть не изменившийся серый фасад, Элисия заставила себя вернуться в настоящее.

С глубоким вздохом она стала подниматься по пологому склону к дому, мимо вековых дубов, из года в год крепко стоящих на семи ветрах. Неподвластные времени и ненастью, они встречали каждую новую весну буйной листвой, заставляя Элисию завидовать их силе и стойкости. Вот и сейчас, осторожно обходя дом сбоку, она с отчаянием сравнила с ними свою хрупкость и беспомощность. Добравшись наконец до черного хода, девушка тихонько отворила массивную дверь, стараясь остаться незамеченной. Прокравшись по черной лестнице до первой площадки, она миновала еще одну узенькую дверь, за которой шла лестница в комнаты прислуги. Там, позади них, отделенная еще одной лесенкой, ведущей на чердак, находилась ее каморка. В ней стояла кровать и выброшенный за ненадобностью обветшалый стул с полинявшей ситцевой обивкой. Истертый почти до дыр коврик на полу и маленький комодик, в котором хранились ее пожитки, придавали еще большую убогость обстановке. Несколько жалких платьев висело на укрепленной в углу комнаты перекладине. Их вид, казалось, безмолвно укорял ее.

Элисия посмотрела на них с отвращением. Они выглядели обвисшими тряпками, да, в сущности, ими и были: латаные-перелатаные локти, штопаные, потертые манжеты, выцветшие воротники. Ей больно было вспоминать шкаф с душистыми сашо, полный ярких шелковых и бархатных платьев, которые она когда-то носила, ряд кокетливо выглядывающих из-под них туфелек той же материи.. Элисия отвернулась от нынешнего плачевного зрелища и прошла к кровати, громко стуча деревянными башмаками, прочной обувью, в которой можно было без ущерба ходить по грязи и лужам полей и проселков. Не то что в тоненьких атласных или кожаных! Те сразу бы промокли.

В промокшем платье стало совсем холодно, и Элисия начала дрожать. Она принялась расстегивать лиф, как вдруг в дверь постучали. Не откликаясь, она наблюдала, как кто-то пробовал повернуть дверную ручку. Дверь была закрыта, и неизвестный ничего не мог поделать. В дверь принялись стучать уже настойчивее.

— Эй, отзовитесь. Олли знает, что вы тут. У Олли к вам сообщение. От хозяйки.

Элисия неохотно открыла дверь, заранее предвидя поворот событий. На пороге с наглой ухмылкой на толстых губах стоял здоровенный детина лакей Олли.

— Ну вот, так-то лучше, — произнес он, уставившись на растрепанные локоны червонного золота и раскрасневшиеся щеки девушки.

— Что за сообщение? — холодно осведомилась Элисия.

— Чтой-то мы так недружелюбны? А ведь Олли может оченно облегчить вам жизнь, если станете с ним поласковей. — И он протянул свою мозолистую лапищу с грязными, обломанными ногтями к пуговке на лифе, которую Элисия пропустила, застегиваясь в спешке.

Она оттолкнула его руку и, яростно сверкнув глазами, предостерегающе проговорила:

— Не смей прикасаться ко мне!

Он лишь рассмеялся в ответ, но глаза его не улыбались, а глядели с холодной жестокостью змеи, наслаждающейся жалким сопротивлением добычи.

— Что? Продолжаешь разыгрывать из себя важную леди? Я-то думал, что это из тебя уже повыветрилось… ан нет, все еще считаешь себя выше таких, как я. Посмотрим, красоточка, посмотрим, — он отвратительно ухмыльнулся, похотливо разглядывая ее. — Олли еще уложит тебя в постель, милашка, и, спроси у служанок, получишь удовольствие. Олли умеет как следует приласкать… — Он презрительным щелчком поддел щеколду на двери. — И не думай, что этот огрызок железа остановит меня.

— Тебя надо отхлестать кнутом! И если ты будешь продолжать свои оскорбления, я…

— Ну что ты сделаешь? — На толстых губах вновь заиграла гнусная улыбочка. — Побежишь жаловаться тетеньке? Ха! Что это даст? Если бы ее заботило твое благополучие, ты не жила бы здесь наверху и не трудилась похлеще судомойки. Нет, Олли нечего бояться гнева хозяйки. — Он злорадно ухмыльнулся, зная, что Эли-сии нечего ему возразить.

— Что ж, возможно, она не станет вмешиваться, — мягко проговорила она, — но я прострелю твою тупую башку, если осмелишься пальцем меня тронуть. — Элисия прищурилась и, холодно улыбнувшись, тихим голосом добавила: — Я очень метко стреляю… и редко промахиваюсь, когда целюсь в лоб какой-нибудь гадине.

Это не было пустой угрозой. Глубоко под матрасом у нее был спрятан отцовский пистолет. Собственно, она сохранила его как память, но теперь он мог пригодиться по своему прямому назначению.

Ухмылка сползла с лакейского лица, и он по-новому, с настороженностью в бегающих глазках, уставился на стоявшую перед ним девушку.

— От тебя можно ждать и такого. Слышал, что благородные часто странно себя ведут. С чего бы тебе в меня стрелять? Олли всего-навсего предложил тебе поразвлечься, — плаксиво протянул он, передернув плечами. Голос его звучал примирительно, однако хитрые глазки неотрывно следили за выражением ее лица.