Великолепная страсть - Стефани Блейк Страница 3

Она расстегнула свою рубашку от верха до талии и распахнула ее. Боба будто загипнотизировали. Без всякого жеманства Майра спустила бретельки своей нижней сорочки и обнажила высокие и крепкие груди с дерзко приподнятыми вверх сосками.

Она протянула к нему руку и, крепко захватив его ладони, потянула их к своей груди. Прикосновение его больших грубых, заскорузлых от тяжелой работы рук привело ее в экстаз. Ее соски затрепетали в его ладонях.

Дрожащими пальцами она расстегнула его штаны, и его твердая и горячая мужская плоть наполнила обе ее ладони. Она нежно и любовно ласкала и гладила его орган до тех пор, пока он не запротестовал.

– Я не могу больше сдерживаться. Перестань!

– В таком случае нам следует поспешить, – сказала она, задыхаясь, – снимай одежду!

Майра отпихнула свои сапоги, приподняла ноги и ловко избавилась от бриджей для верховой езды. Ее рубашка и нижняя сорочка высоко взлетели и опустились на колышущееся поле. Она легла на мягкую теплую подстилку из трав и смотрела, как он раздевается. Она была изумлена и очарована его пришедшим в возбуждение и отчетливо выдававшимся вперед органом.

– Должно быть, затруднительно носить такое украшение, – пошутила она.

Боб, гордый произведенным впечатлением, рассмеялся:

– Он не всегда в таком состоянии. Только когда я с тобой. Или думаю о тебе ночью, лежа в постели.

Майра хихикнула:

– Я тоже думаю о тебе в постели. Я пыталась представить, как ты выглядишь обнаженный. Но ты превзошел мои ожидания. Иди сюда, дорогой. Я больше ни секунды не могу ждать. Иди же. Я хочу тебя.

Она раскрылась для него, раздвинула бедра и обхватила его за плечи.

– Я боюсь причинить тебе боль, – прошептал он.

– Не бойся, и боль будет желанной для меня. Я уверена, что это так.

– Покажи мне, как это делается. Поверишь ли, но ты первая девушка, с которой у меня это произойдет.

– А ты мой первый мужчина. Как чудесно! Мы расстанемся со своей невинностью оба одновременно.

Она вела его и не дрогнула, а только скрипнула зубами, когда твердая плоть встретила на пути преграду, не поддавшуюся усилию преодолеть ее.

– Я не смогу этого сделать, – задыхаясь, прошептал он.

– Можешь. Не щади меня.

Она выше подняла бедра и с силой рванулась к нему, упершись пятками в его спину.

Он вошел в ее тело, и боль оказалась острее, чем она ожидала, но быстро прошла, сменившись неописуемым наслаждением, когда их тела согласно и ритмично задвигались. Она чувствовала его горячее дыхание на шее. Она ощущала себя беспомощным листком, уносимым волнами восторга, взмывавшими все выше и выше… Как будто ее плоть, кости и кровь исчезли, испарились подобно комете, налетевшей на солнце.

Медленно к ним возвращалось сознание, медленно они возвращались в реальный мир. Ей казалось, что все клетки, все атомы ее тела перестраиваются: палец руки, палец ноги, губы и язык все еще ощущали отголоски наслаждения. Она повернула голову и посмотрела на Боба, лежащего рядом.

Он ответил ей взглядом и улыбкой:

– Тебе было хорошо со мной, Майра?

Она подняла глаза к небу и вздохнула:

– В моей жизни не было ничего лучше. Это как побывать в раю. О, Боб, мой чудесный, мой несравненный. Мой дорогой! Я буду считать каждую минуту до нашей новой встречи. Завтра, да?

– Завтра, – ответил он. – И потом каждый день.

Наклонившись, он нежно поцеловал ее в губы.

– Не знаю, как я смогу дождаться завтрашнего дня.

Она вскинула руки и обхватила его шею, яростно прижимаясь к нему.

Он засмеялся.

– Я тоже не хочу расставаться с тобой, но мы не можем заниматься любовью целыми днями. У меня ведь ферма, работа и семья, которую я должен кормить.

– Да, наверное, ты прав, – ответила Майра задумчиво. Потом села и потянулась к своим бриджам. – Как бы то ни было, думать об этом почти так же приятно, как делать это.

Боб скользнул рукой по ее бедру, и от этого прикосновения по гладкой, как атлас, коже побежали мурашки.

– Не так хорошо, как делать. В мыслях я много раз занимался с тобой любовью, но эта неразделенная любовь – совсем другое дело.

В молчании, погруженные в свои мечты, они оделись. Потом, держась за руки, ушли с поля и направились к месту, где конь Майры пощипывал траву в тени дерева. Боб поцеловал ее и помог сесть на Дьявола. Потом похлопал жеребца по крупу и долго смотрел ей вслед.

На вершине отдаленного холма Майра осадила коня и обернулась. Боб помахал ей рукой, и она ответила ему. Дальше дорога шла вниз по склону холма, и скоро девушка скрылась из виду. И это был последний раз, когда она видела Боба Томаса.

На следующее утро Боб спугнул дезертира из конфедератов, ночевавшего в амбаре Томасов. Джонни Реб поднялся на ноги, потянулся к пистолету и выстрелил юноше прямо в сердце.

На виду у друзей и семьи Майра держалась стойко. Но почти целый год каждый день она ездила на Дьяволе к ферме Томасов и сидела в тени большого дерева, прислонившись спиной к его стволу, как сидели они вместе в теплые медленно и лениво тянущиеся летние дни. Она сидела и плакала. И эта печаль так и осталась в ней на всю жизнь зазубренным шрамом на сердце и душе, хотя время притупило острую боль и затянуло рану.

В этот знаменательный вечер ужин в доме Каллаханов был подан рано. Патрик Каллахан сидел во главе стола сияющий в своем синем мундире. На сей раз его жесткое угловатое лицо было освещено усталой улыбкой.

– Не знаю, которая из вас сегодня самая хорошенькая, – польстил он дочерям.

Уэнди поднесла руку к своим рыжевато-каштановым локонам, собранным в шиньон и прикрытым сеткой, украшенной цветными блестками.

– Право же, папа, мы и не пытаемся превзойти друг друга. И ты это знаешь. Сегодня вечером Уэнди Каллахан будет, безусловно, королевой бала.

На другом конце стола Тилли Ньюстром хмыкнула, выражая свое неодобрение:

– Тщеславие тебе не пристало, юная леди.

Майра показала язык старшей сестре.

– Ты похожа на горничную, нацепившую на себя платье и побрякушки своей хозяйки. А эта сетка просто уродлива.

Полковник Каллахан нахмурился, и в голосе его появилась язвительность.

– Замолчите вы обе. Я не потерплю пререканий за столом. И принимайтесь за ужин. Через полчаса наша коляска будет готова.

Майра положила вилку и заерзала на стуле.

– Право же, я не голодна. У меня внутри все дрожит.

Тетя Тилли казалась оскорбленной.