Невеста по контракту - Джулия Тиммон Страница 3

По-видимому, он думает, что я стану задавать вопросы, потому что поначалу напряженно молчит. Я же до сих пор не вполне понимаю, что происходит, и без слов жду, что последует дальше. Маркус в который раз прочищает горло.

— Мне было… хорошо с тобой, Сиара Энн… — голосом, в котором отчетливо звучит желание поскорее от меня отделаться, наконец произносит он. — Сама знаешь… помнишь… — Он вновь дергает головой, будто от прострела в шее. — Было время, я боготворил тебя, ты казалась мне идеалом, совершенством, мечтой… Может, в этом вся беда… Иди в чем-нибудь еще. Я не знаю.

Смотрю на коврик перед диваном, и мне чудится, что длинный ворс, скатавшись, напоминает стадо зверей-уродцев. Ну и чушь лезет в голову! В такие-то минуты!

— В общем, мое ослепление давно прошло, — с нотками злобы, наверное из-за того, что я вынудила его распинаться, — продолжает Маркус. — Мне опостылела даже привычка быть с тобой рядом… А тут вдруг… — он глубоко вздыхает, — я повстречал другую. И, чтобы до конца с нею сблизиться, обязан освободиться от прошлой связи.

Прошлой связи, стучит у меня в висках. Будто с уличной женщиной, которую привел на ночь. Кошмар! И все это происходит с тобой, Сиара Купер, с девицей, в которую был до беспамятства влюблен строгий и солидный профессор Ларти и богатей Ник Дирнбергер, по которой сходило с ума полгруппы в колледже, которую воспел в лирических стихах утонченный и до чертиков начитанный Рей Пристли. Ты ли это? Или тебя прежней больше нет?

— Она… пришла к нам два месяца назад, — сбивчиво говорит Маркус. — Абигейл… Я про нее рассказывал. Да вы как-то раз даже встречались…

Закрываю глаза. Час от часу не легче! Маркус променял меня на недоучку-секретаршу, схлестнулся с ней на работе, куда устроила его я, используя свои связи! Верно, однажды мы даже встречались. Я зашла за Маркусом, чтобы вместе с ним пойти на ланч, и обратилась именно к ней с просьбой позвать его. По-моему, эта Абигейл уже тогда взглянула на меня как на побежденную. Впрочем, может, я уже придумываю.

— В общем… — Маркус разводит руками, — мне очень жаль, что приходится причинять тебе боль, но другого выхода нет. Спасибо за все и будь счастлива. — Он поднимается с дивана и уже без всякого смущения идет в прихожую.

Меня опаляет приступ злобы.

— Ключи! — командным тоном кричу я ему вслед.

Маркус вздрагивает от неожиданности, застывает на месте и медленно поворачивает голову.

— Что?

— Верни мне ключи, — удивительно спокойным голосом произношу я.

Маркус чешет лоб и не вполне уверенно засовывает руку в карман.

— Да, конечно. А вообще-то… — Мгновение-другое колеблется. — Можно они побудут у меня еще несколько деньков? Понимаешь, я не успел собрать все. — Кивает на вещи. — Сумок не хватило.

— Когда найдешь достаточно сумок, позвонишь и я скажу, в какое время планирую быть дома.

Маркус смотрит на меня так, будто я заговорила с ним на китайском.

— Да, но…

— Никаких «но»! — отрезаю я, поражая саму себя. Еще час назад я летела сюда на крыльях, мечтая порадовать этого болвана очередными приятными неожиданностями, а теперь разговариваю с ним, как с презренным и осточертевшим поклонником. Откуда взялась эта жесткость? — Отныне ты мне чужой человек. У посторонних не должно быть ключей от моей квартиры.

Маркус растерянно усмехается.

— Подожди… Я ведь не сказал, что мы становимся друг другу чужими. После нескольких лет вместе это просто… невозможно.

— Возможно, — говорю я.

Маркус приподнимает руку.

— Хорошо, давай договоримся так: я завтра же заберу остальные вещи и…

— Нет! — строже прежнего прерываю его я. До завтра ты можешь наделать копий и раздать их каким-нибудь Абигейл и бог знает кому еще.

Мысленно хвалю себя за то, что со зла не обозвала секретаршу девкой или как-нибудь похлеще. Это выглядело бы смешно и недостойно и говорило бы лишь о том, что я чувствую себя предельно униженной, беспомощной и стократ хуже соперницы. Впрочем, именно так я себя и чувствую, но демонстрировать свою потерянность Маркусу не хочу и не должна. Ко мне вдруг возвращаются силы, и, хоть я догадываюсь, что они скоро тоже иссякнут, резво вскакиваю с дивана, почти выбегаю из гостиной, становлюсь у входной двери, достаю телефон и уже кладу палец на кнопку.

— Положи ключи на полку или я вызову полицию!

Маркус слегка бледнеет и суетливо извлекает из кармана связку.

— Ладно. Вот они. — Опускает ключи, куда я велела, и поднимает руки над головой, как сдающийся в плен боец из проигравшей в сражении армии. — Ты только не волнуйся так, Сиара Энн.

— Никогда, — слышишь?! — никогда больше не называй меня Сиарой Энн! — кричу я, тряся рукой с телефоном.

— Гм… — Маркус смотрит на меня в полном ошеломлении. Я в жизни не повышала на него голос, во всяком случае так. — Хорошо, не буду.

— И слава богу, что проваливаешь! — Подскакиваю к полке, забираю ключи и ухожу в спальню, где больше нет его модели самолета, будильника-приемника и многих других вещей. Из прихожей какое-то время не доносится ни звука, потом негромко хлопает входная дверь, и мне на плечи тяжелой шубой ложится убийственное одиночество.

Брошена! До сегодняшнего дня я и не подозревала, сколько горечи и безысходности таит в себе это невинное слово. Когда тебе дают от ворот поворот, чувствуешь себя жалкой, ничтожной, достойной лишь сострадания, а то и презрения.

В первое мгновение после ухода Маркуса меня охватывает страстное желание кому-нибудь позвонить и в подробностях описать, какая беда свалилась на мою бедную голову. У меня есть единственный настоящий конфидент и советчик — Сюзанна. Трясущейся рукой достаю телефон, но тут вспоминаю, что мы с Сюзи, можно сказать, поругались, причем не по пустяку, а именно из-за Маркуса. Расскажи я ей сейчас, что он меня бросил, она непременно заявит: я же говорила! Мне этого не вынести.

Качаю головой, откладываю телефон и остаюсь со своим горем одна-одинешенька. На глаза вновь наворачиваются слезы, и с ними капля за каплей выходят наружу отчаяние и боль. Увы, им на смену тотчас является новое страдание, точнее его внутри столько, что вовек не выплачешь, и кажется, этому аду не будет конца.

Засыпаю на влажной от слез подушке, а утром с трудом разлепляю опухшие веки. На работе продолжаю читать роман Браунинга, мечтая найти в привычном занятии успокоение, но текст кажется еще более неровным, а многочисленные несоответствия сильнее обычного режут глаз. Дженнингс подбрасывает мне новую работу и весьма недоволен, что я до сих пор вожусь с нынешней. Я чувствую себя разбитой, ничего не хочу и не понимаю, для чего вся эта суета, потуги чего-то добиться и в чем-то разобраться.

Следующий день проходит примерно так же и лишь под вечер в пятницу трясучка внутри немного ослабевает. Выношу на балкон раскладное кресло и, греясь в лучах ласкового вечернего солнца, снова утыкаюсь в распечатку с текстом Браунинга, вознамерившись разложить по полочкам, что конкретно меня не устраивает. Поначалу сосредоточиться не выходит. Мысли снова переключаются на историю с Маркусом. Позволяю себе сделать десятиминутную отсрочку и, глядя в прозрачно-золотистый воздух, задумываюсь, почему все так получилось.