Шафрановые врата - Линда Холман Страница 3

Левантер начал дуть еще сильнее, и из-за бушующего моря я не могла определить, повернули ли мы обратно, как предположил американец, или все еще двигались вперед. Паром плыл, разрезая волны, вздымаемые левантером, и мы постоянно то поднимались, то снова падали вниз, из-за чего мне стало еще хуже, чем прежде, впрочем, как и всем остальным. Некоторые поспешили выйти на палубу, где, как я предполагаю, они перегибались через перила, так как их рвало. Маленькая испанская девочка без предупреждения наклонилась вперед и освободила желудок прямо на пол. Мать вытерла ей рот рукой и посадила дочь себе на колени, поглаживая ей волосы. Комната наполнилась ужасным запахом, и духота усилилась. Я провела рукавом по лицу и поблагодарила себя за то, что ничего не ела весь день. Если бы я еще заранее побеспокоилась о том, чтобы взять с собой бутылку воды, как большинство других путешественников! Сейчас все молчали, ощущая, как поднимаются и опускаются вместе с паромом, не было слышно гула голосов, как когда мы покидали Испанию. Даже самые маленькие детишки молчали, за исключением всхлипывающей на руках у матери девочки.

Снова я подумала о возможности кораблекрушения. И снова осознала, в какое положение поставила себя, совсем не заботясь о своей безопасности.

Когда паром сильно накренился, я повалилась на соседний пустой стул и ударилась локтем о твердое сиденье. Я почувствовала боль в бедре и невольно вскрикнула — впрочем, как и другие. И тем не менее никто так и не заговорил; все просто выпрямились и сидели, как и до этого, молча. Я поднесла руку ко рту, стараясь подавить тошноту, которая то подступала к горлу, то постепенно опускалась в такт все усиливающейся качке. Я закрыла глаза, сделала глубокий вдох, успокаивая дыхание, и попыталась не обращать внимания на завывание ветра, попыталась не вдыхать ужасный запах, исходящий от лужи на полу.

Наконец очень медленно, так что я поначалу даже не почувствовала этого, качка стала ослабевать. Я выпрямилась и поняла, что не вижу уже поднимающихся и опускающихся волн за окном. Пол подо мной снова стал привычно твердым, и мой желудок успокоился.

Как только я облегченно вздохнула, дверь, ведущая на палубу, открылась и один из испанцев воскликнул: «Танжер. Ya llegamos! [6]», и тогда раздался низкий гул облегчения. Я догадалась, что он, наверное, увидел вдали очертания города либо по каким-то приметам понял, что мы подплываем к нему. Итак, нам удалось справиться с левантером и мы оставили ветер бушевать в центре пролива. Я с благодарностью закрыла глаза, а когда снова открыла их, увидела, что некоторые дети подбежали к окнам. Разговоры, начавшиеся с легкого шепота, переросли во всеобщую болтовню, чувствовалось, что легкая эйфория охватила всех в этом душном помещении. Затем все встали, размялись и зашевелились, продолжая переговариваться и собирая детей и чемоданы. Вышла и семья, сидевшая напротив меня; мать взяла за руку маленькую девочку, которая продолжала прижимать к себе куклу. Я тоже встала, но сразу же почувствовала головокружение и тошноту — может быть, из-за качки, может быть, из-за жажды и голода, а может быть, из-за недавно перенесенной болезни.

Я присела.

— Мисс О'Шиа? Жаль, что вы не вышли на палубу. Просто чудесно, солнце… О! Но вам все еще нехорошо, как я вижу, — нахмурившись, произнес американец, и я поняла, что мое лицо наверняка было мрачным и мертвенно-бледным. — Могу я вам помочь найти…

Я покачала головой.

— Нет-нет, — сказала я, перебивая его. Хотя его предложение помочь было заманчивым, мне было неловко из-за своей слабости. — Я просто передохну немного, и все будет в порядке. Я так благодарна вам: вы были очень добры ко мне. Но прошу вас, идите по своим делам. Я настаиваю.

— Замечательно, — сказал он. — Но остерегайтесь touts [7]. Многие из них снуют возле стоянки судов. Возьмите un petit taxi [8]или, если не будет ни одного, повозку. И платите половину от того, что они затребуют. Половину! Они расскажут вам историю о десятерых голодных детях, о больной матери, но вы стойте на своем. Платите не больше половины, — повторил он.

Я кивнула, желая лишь одного: чтобы он ушел и я могла снова закрыть глаза и чтобы прекратилось это кружение.

— Тогда до свидания, мисс О'Шиа. Желаю удачи. Она вам понадобится, если вы и впрямь самостоятельно отправитесь в Марракеш. — Он вышел медленной тяжелой походкой.

Через несколько секунд, слыша лишь приглушенные крики снаружи, я стояла одна в пустом салоне, и меня немного покачивало. Тогда я надела перчатки и вышла на палубу, нагретую солнцем.

Как только я оказалась за дверью, у меня в голове прояснилось; воздух был свеж, пахло морем и чем-то еще — чем-то приторным, возможно, цитрусовыми. Я дышала полной грудью, чувствуя прилив сил с каждым глотком воздуха. Передо мной открылся вид на Танжер.

Он и вправду был чудесен, как говорил американец. Это чем-то напоминало амфитеатр: белые домики, высящиеся над портом и окруженные морем пальм. А над всем этим возвышались минареты со сверкающими на солнце башнями. Это была не похожая ни на что, какая-то чуждая красота, не свойственная переполненным промышленным портам Нью-Йорка или Марселя. Я стояла и смотрела, как размеренно покачиваются пальмовые листья. А потом, отведя взгляд от города, я посмотрела на людей, снующих по порту. Там были только мужчины — куда подевались женщины? — а еще мне на миг показалось, что повсюду были монахи… хотя как такое возможно? Разве Танжер не был мусульманским городом? Но уже через секунду я поняла свою ошибку: это были просто мужчины, одетые в робы с капюшонами. Как они назывались? Название выскочило у меня из головы. Наверное, они прикрывали капюшонами головы от палящего солнца, предположила я, или, может быть, это такая традиция. Капюшоны были надвинуты глубоко, так что закрывали часть лица.

Непонятно почему, но такая простая вещь, как робы с капюшонами, делающие безликими их обладателей, казалась мне чем-то зловещим.

Я была здесь чужестранкой, которую никто не встречал.

Спускаясь по трапу, я держалась за толстые ворсистые канаты. Не было ни охраны, ни пограничного досмотра. Я знала, что Танжер — свободный порт, открытая зона, так называемая международная зона, и что здесь нет никаких ограничений ни для въезжающих, ни для отъезжающих.

Когда я дошла до конца трапа, то обнаружила свой багаж, влажный оттого, что он находился на палубе парома; опознавательные метки, нарисованные мелом, были теперь размыты и смазаны. Здесь стояли сиротливо только два мои тяжелых чемодана — я была последним пассажиром, покидающим паром. Как только я подошла к ним, спрашивая себя, как смогу найти в себе силы поднять их, ко мне приблизился маленький темнокожий мужчина в запачканной белой чалме, выглядевшей как диковинное гнездо на его голове; у него за спиной стоял серый ослик, впряженный в повозку. Мужчина заговорил со мной, но я покачала головой, показывая, что не понимаю его язык. Тогда он перешел на французский и спросил, куда мне ехать.