Последняя королева - К. У. Гортнер Страница 3

Дамы вокруг меня судорожно вздохнули. Фигуры на мгновение словно застыли в воздухе, сбрасывая вуали, а затем камнем устремились вниз.

Я закрыла глаза, усилием воли заставляя себя дышать.

– Видела? – сдавленно рассмеялась донья Ана. – Гарем Боабдиля. Они отказались покинуть дворец, и теперь мы знаем почему. Эти шлюхи-язычницы будут вечность гореть в аду.

Вечность…

Это слово эхом отдалось у меня в голове. Столь ужасного наказания я просто не могла себе представить. Почему они так поступили? Как они вообще смогли так поступить? Их хрупкие силуэты продолжали стоять у меня перед закрытыми глазами, и когда мы въехали в ворота Альгамбры, я не стала смеяться и показывать, как другие женщины, на растянувшиеся на камнях изломанные тела.

Родители, Хуан и Исабель умчались вперед вместе со знатью. Мы с Марией и Каталиной остались позади с нашими дамами. Держа Каталину за руку, я пыталась ее успокоить: сестра понимала, что случилось нечто ужасное. Я не сводила взгляда с цитадели. Лучи послеполуденного солнца падали на ее выложенный плиткой алый фасад, и она казалась кроваво-красной, будто обитель смерти и разрушения. И все же ее экзотический блеск приводил меня в неописуемое восхищение.

Альгамбра не походила ни на один из виденных мною раньше дворцов. В Кастилии королевские резиденции одновременно являлись крепостями, окруженными рвами и толстыми стенами. Мавританский дворец защищало горное ущелье, и он раскинулся, подобно льву на плоском камне, в тени кипарисов и сосен.

Донья Ана сделала знак Марии, и вместе с нашими дамами мы вошли в зал для приемов. Продолжая держать за руку Каталину, я огляделась, и сердце мое забилось сильнее. Только теперь я начала осознавать все великолепие мавританского мира.

Передо мной простиралось огромное пространство цвета шафрана и жемчуга. Вместо покрытых зарубками дверей, душных лестниц и тесных коридоров меня встретили резные арки, ведшие в залы с изогнутыми стенами с рисунком в виде сот, за которыми виднелись потайные мозаичные террасы. Под потемневшими от дыма занавесками всех возможных оттенков стояли на страже покрытые глазурью фарфоровые вазы; вокруг были разбросаны стеганые подушки и оттоманки, словно хозяева дворца только что ушли. Взглянув под ноги, я увидела на выложенном плиткой полу чей-то платок. Я побоялась до него дотронуться, ведь его могла обронить какая-то из наложниц по пути к башне, где ее ждала смерть.

Прежде я пребывала в невежестве. Никто не рассказывал мне, что язычники способны создать нечто столь прекрасное. Подняв голову, я взглянула на купол: вдоль края выстроились в ряд нарисованные лица умерших халифов и взирали на меня с молчаливым упреком. Я невольно пошатнулась: теперь мне стало ясно, почему наложницы выбрали смерть. Как и Боабдиль, они не могли вынести жизни без этого рая, бывшего их домом.

Моих ноздрей коснулся запах мускуса. Отовсюду слышалось непрерывное журчание воды, которая текла по каналам в мраморном полу, изливаясь в алебастровые бассейны и танцуя в фонтанах во внутренних двориках.

Я остановилась. Среди пилястров пронесся чей-то вздох, от которого у меня зашевелились волосы на затылке.

– Hermana, [4]– прошептала Каталина, – что такое? Что ты услышала?

Я покачала головой, не в силах объяснить.

Кто бы мне поверил, если бы я сказала, что слышала горестный стон мавра?

На три волшебных года Гранада стала для нас гаванью, где мы спасались от внушавших ужас будней королевского двора. По завершении Реконкисты мать сосредоточила усилия на укреплении Испании и заключении союзов с другими монархами. Поездки все так же отнимали бо́льшую часть ее времени, но она сочла за лучшее, чтобы у нас было постоянное пристанище в летние месяцы, вдали от чумы и жары, ставших в Кастилии настоящим бедствием.

Через год после падения Гранады отпраздновали помолвку моей сестры Каталины со старшим сыном английского короля Генриха Седьмого. Событие напомнило мне, что я тоже была в детстве обручена с сыном императора Габсбургов, Филиппом Фламандским. Впрочем, меня это не слишком беспокоило. Из всех моих сестер действительно побывала замужем только Исабель, и помолвка, после которой она уехала в Португалию и вернулась вдовой меньше года спустя, стала для нее далеко не первой. Я знала, что мало какая из принцесс может сама решать свою судьбу, но мне не хотелось думать о будущем, которое казалось далеким и вполне могло измениться.

В Гранаде мой мир был полон девичьих надежд. После ежедневных уроков истории, математики, языков, музыки и танцев мы с сестрами часто шли на террасный дворик у края сада, где предавались извечному занятию женщин королевской крови – вышиванию. Наша задача, однако, была особенной, поскольку эти простые вышивки предполагалось освятить и послать для украшения церковных алтарей по всей Испании в качестве даров от инфант.

Из-за моей порывистой натуры я ненавидела шитье и в шестнадцать лет была практически не в состоянии хоть сколько-нибудь посидеть спокойно. Мои алтарные ткани, покрытые неумелыми узорами и запутавшимися нитями, годились только для мытья церковных полов. Обычно я лишь притворялась, будто вышиваю, а на самом деле пристально наблюдала за доньей Аной и дожидалась возможности сбежать.

Дуэнья сидела под колоннадой с книгой в руках, из которой читала вслух о страданиях какого-то святого великомученика. Вскоре ее голова начала клониться на грудь, а веки – трепетать в тщетной борьбе с сонливостью.

Когда глаза ее наконец закрылись, я подождала еще несколько минут, а затем отложила вышивание, сбросила туфли и осторожно поднялась с табурета. Мария и Исабель сидели рядом, обмениваясь какими-то секретами.

– Хуана, куда ты собралась? – прошипела Исабель, когда я прошла на цыпочках мимо, держа в руке туфли.

Не обращая на нее внимания, я сделала знак Каталине. Сестренка вскочила, уронив вышивание.

– Идем, pequeñita, [5]– улыбнулась я. – Хочу кое-что тебе показать.

– Сюрприз? – Каталина поспешно скинула туфли, но тут же остановилась, прижав ладонь ко рту, и взглянула на донью Ану.

Дуэнья спала сном младенца. Сейчас ее разбудил бы разве что слоновий топот, и я подавила невольный смешок.

Мария, естественно, полагала, будто наступит конец света, если кто-то из нас хоть немного отклонится от предписанного нам образа жизни.

– Хуана, – возмущенно прошептала она, – ты простудишься насмерть, если будешь бегать босиком. Сядь. Тебе нельзя вести Каталину в сад без надлежащей охраны.

– Кто сказал, будто ее у нас нет? – возразила я и сделала пальцем знак.

Из-за колонн позади нас появилась стройная тень. Под тяжелыми веками блестели угольно-черные глаза, голову обрамляли кудри цвета воронова крыла. Несмотря на кастильское платье, вокруг девушки до сих пор ощущалась тень киновари и звенящих браслетов. Я улыбнулась, увидев, что она тоже босая.