Победа для Александры - Надежда Семенова Страница 3

— Н-не знаю…

Жизнерадостный хоровод вожделенных вещей разом прекратился. На Сашу смотрели испытующие глаза тренера.

— А… чего ты хочешь? — медленно спросил он.

Саша густо покраснела. Ну не говорить же, в самом деле, про свои глупые желания вслух!

— Я не знаю, правда не знаю! — горячо повторила она.

В памяти девушки вдруг всплыло солнце. Ласковое теплое солнце, выглянувшее из-за хмурых облаков и одарившее замерзшую землю нежной улыбкой. Стерлигов смотрел на раскрасневшееся девичье лицо, по которому словно скользнул луч света, выхватив глаза. Голубой сиял, искрился неподдельной радостью, зато в карем глазу отразилась затаенная печаль. Натянутая как струна девчоночья фигура казалась стремительной и отчего-то навевала мысли о птичке, готовой сорваться с края гнезда в свой первый полет. В линии шеи, напряженных руках, устремленном вверх теле чувствовалось трепетание неведомой силы и… зябкое предчувствие.

Для того чтобы довести способную девочку до настоящих побед, понадобилась бы такая же сила, твердость духа, а самое главное, бесконечная уверенность в выбранной цели. Уверенность в результате, ради которого стоило жить и работать. Уверенность, которой не хватило самому Стерлигову.

«Вот оно что», — бессвязно подумалось ему, и в этот миг острая боль сломала его напополам. Она вошла через левый локоть, пронзила грудь и вышла наружу под лопаткой. Правой целой рукой Стерлигов нащупал пузырек и, уже не разбираясь, вытряхнул его содержимое в рот. Язык онемел, вязкая тягучая слюна забила рот, и Геннадий Алексеевич начал оседать на пол. Есть вещи на вид незыблемые, монументальные и прочные, построенные на века. Немногие люди умеют так выглядеть. Грузная мощная фигура главного судьи падала вниз с необратимостью сошедшего с рельс тепловоза, и это падение ужасало. Он лежал, как поверженный мамонт, и эта слабость только что пышущего силой и энергией существа казалась вопиюще несправедливой.

Саша опомнилась и бросилась за помощью…

Перед тем как его погрузили в «скорую», Стерлигов подозвал Сашу взглядом и, тяжело дыша, сказал:

— Победа достается… сильнейшему.

Саша взволнованно кивнула и взяла его за тяжелую, покрытую холодным потом руку. Ей хотелось сказать, чтобы он не тратил силы на лозунги, но тренер не отпускал, шевелил губами, словно силясь сказать что-то еще. Саша наклонилась.

— Найди ее… свою… победу, — с усилием произнес Стерлигов и потерял сознание.

«Скорая» с оглушительным ревом выскочила за ворота и понеслась в сторону Москвы.

«Свою победу, свою победу…» — как заведенная повторяла Саша, опустив голову и сжимая руки на груди.

Победа? Да как она может выглядеть, эта победа?

Александра всегда была уравновешенным ребенком, и мысли о победах не особенно тяготили ее. Разве что победы в особенном, женском смысле…

Сашин дом стоял на берегу Волги, и в нем не было ничего примечательного. Много таких домов теснилось по окраине Костромы. Обычный деревянный двухэтажный шестнадцатиквартирный дом. Существовали, правда, люди, готовые оспорить это утверждение. «Это вам не три окна по лицу», — нещадно окая, восклицала соседка тетя Оля, отчего презираемые ею три окна превращались в нечто невообразимо округлое. Тетка перебралась в Кострому из Кинешмы и нипочем не желала сдавать позиции полноправного городского жителя.

Толик — единственный Олькин сын — и Вовка, Сашин старший брат, водили дружбу еще с детского сада. Вовка смотрел на приятеля снизу вверх не только в силу возраста, между мальчишками было полтора года разницы, но и благодаря Толькиным манерам. Белобрысый тощий Вовка благоговел перед уверенным в себе смуглым крепышом. Отношения сохранились неизменными даже тогда, когда пятнадцатилетний Вовка в одно лето вымахал в русого верзилу. Впрочем, девочку мало заботили взаимоотношения друзей. В ее памяти сохранилось нечто другое.

Саше было восемь, Вовке двенадцать, а Толику почти четырнадцать лет. То лето девочка встретила влюбленная в Толика по уши. Несмотря на то что сосед был в ее жизни всегда, чувство казалось свежим и необычайно ярким. Оказались ли виноваты в этом карие беспокойные, чуть навыкате Толькины глаза, темные юношеские усики над полной верхней губой или привычка хищно прищуривать один глаз, изгибая игривой дугой бровь над другим? Саша краснела и ходила за ребятами как привязанная, вызывая неудовольствие брата. Толя, казалось, не возражал против Сашиного присутствия и лишь посмеивался, заговорщицки подмигивая то брату, то сестре.

В тот злополучный день пацаны произвели раскопки в «сараюшке», располагавшейся посередине зеленого двора, и вытащили на божий свет массу интересных вещей. Граммофон, огромный самовар с погнутыми боками (Толик утверждал, что серебряный) и таинственные карты. После того как девочка вдоволь накрутила ручку пыльного граммофона, нагляделась в мутные самоварные бока, ей захотелось взять в руки карты. Мальчишки ни за что не желали их показывать, а брат, до того настроенный вполне миролюбиво, вдруг назвал сестру «соплюхой Шуркой» и велел ей «иттить домой». Это «иттить» показалось Саше особенно обидным. Но выказать свое возмущение ей не удалось.

Подростки демонстративно закрылись на щеколду, предварительно выпихнув ее наружу. Тщетно Саша ходила кругами вокруг запертой двери сарая, прижимаясь сощуренным глазом к щелям. Изнутри доносились подозрительные звуки: друзья восхищенно прищелкивали языками, громко сплевывали и вообще обсуждали увиденное преисполненным значительности тоном. В их голосах угадывалась смачная, какая-то взрослая удаль. Саша сердито топнула ногой.

Дверь неожиданно распахнулась. Выйдя за батарейками к старому полуслепому фонарику, Вовка обнаружил сестру под дверью и с размаху отвесил ей увесистую плюху. Саша открыла рот, изготовившись выдать самый свой пронзительный вопль, на который неизменно реагировал кто-то из взрослых, обращая «хулиганов» в бегство и оставляя поле битвы за ней.

Воздух вышел изо рта с угасающим шипением, щекоча язык. Толька, сидевший на перевернутом ящике, смотрел на нее своим влажным, чуть насмешливым взглядом, теребя усики указательным пальцем левой руки. Перед ним аккуратным веером лежали разложенные на старой пожелтевшей газете тщательно раскрашенные игральные карты. Цепкое Сашино зрение выхватило одну из картинок, и девочка отпрянула назад. Ребята рассматривали карты с изображениями… голых женщин. Толя посмотрел на Сашу длинным взглядом, усмехнулся, обнажая крупные зубы, и дрогнул бровью. Он походил на уверенного дрессировщика, который, упиваясь властью, медлит, перед тем как выкрикнуть железное «ап!». Но любое, даже прекрасно дрессированное животное остается диким, профессионалы, в отличие от любителей, тонко чувствуют грань дозволенного, которую не нужно переступать. Под напором жгучего стыда и разгорающейся ярости привлекательный Толькин образ поблек, как намокшая газетная вырезка, выцвел и переродился. Бывший владетель девчоночьего сердца вмиг превратился в грязного прыщавого мальчишку с немытыми руками. Подросток еще только сощурил глаз, образуя «неотразимый» взгляд, как Саша взорвалась.