Дневник первой любви - Светлана Лубенец Страница 3

В общем, я поняла, что названия и определения на самом деле могут здорово уводить в сторону от предмета и приукрашивать действительность. А если посчитать, что никакой дружбы и любви не существует, то можно презирать тех, кто до сих пор еще этого не понял.

Сегодня на английском ко мне подсела Машка Калашникова и стала делать вид, что между нами не произошло никакого разговора на повышенных тонах и что она не слиняла из класса, когда его надо было убирать. Я решила ей об этом не напоминать. К чему? После английского она уселась ко мне и на алгебре, хотя кабинет математики большой и свободных мест – навалом. По-моему, Машка хочет со мной дружить, потому что ей больше не с кем. Всякие там Настьки Шевченко со своими прилипалами ее к себе не допускают. Рылом не вышла. Как и я. Глядя на Машку, я утвердилась в своей теории, что люди ищут дружбы, чтобы поговорить о себе. С конца английского и всю перемену до математики Калашникова трещала, как здорово она отдохнула в летнем лагере в Сиверской. Очень хотелось сказать ей, что мне ровным счетом на это наплевать, но я так говорить не стала. Успею. А то противно ходить одной по школе. Нет, вообще-то мне нормально, но другие могут подумать, что я какая-нибудь ущербная, раз одна. Так что пусть Машка пока рядом трещит. От меня не убудет. Я и отвечаю-то ей через раз. Когда захочу.

Сегодня мама опять нудила про свет в ванной, про то, что я не мою за собой чашки и оставляю их, грязные, в разных местах квартиры. Да, это правда. Я оставляю, но не специально, как и свет в ванной. У меня очень мало радостей в жизни. Одна радость – прийти домой из школы (разумеется, важно, чтобы родителей дома не было), налить себе чаю, отрезать от батона горбушку, намазать ее маслом, а сверху положить ягодки клубничного или вишневого варенья и сесть смотреть телевизор, все равно что. Или слушать музыку по центру. Я и оставляю поэтому чашки в разных местах – то у телика, то у центра, то еще на подоконнике, потому что люблю смотреть из окна на улицу.

Я вот что думаю: если бы я всегда гасила свет в ванной, мыла чашки и все остальное делала правильно, то мама вообще со мной не разговаривала бы, потому что – не о чем. И в конце концов, возможно, она даже забыла бы, как меня зовут. А так своими немытыми чашками я ей постоянно о себе напоминаю, и у нас таким образом сохраняется некое подобие семьи.

В школе тоже тоска. Самостоялки, контрошки, параграфы, уравнения… И еще классные часы. Какие же идиотские у нас классные часы! Сегодня Елизавета своим сопящим голосом отчитывала нас за то, что мы плохо ведем себя на уроках, ничего не учим и что все учителя на нас жалуются. Если бы мы все всё учили и хорошо себя вели, то на классных часах тоже не о чем было бы говорить.

Взрослые боятся говорить с нами о чем-нибудь другом, кроме успеваемости и поведения на уроках. Вдруг мы другое поймем неправильно и сразу напьемся, обкуримся, забеременеем, а им отдувайся. Вот глупые. Да если мы захотим, то и без всяких разговоров напьемся, обкуримся и забеременеем.

А на физкультуру я хожу. Во-первых, для того, чтобы Елизавета не донесла родителям, что, мол, я прогуливаю уроки, а во-вторых, потому, что вдруг поняла: для всего класса я – пустое место, и никто даже не подумает пристально меня разглядывать ни на физкультуре, ни в каком-нибудь другом месте. Я специально надела самую облегающую футболку из тех, что нашла дома. Моя жуткая фигура под ней очень хорошо просматривалась. Как я и думала, никто не обратил на меня никакого внимания. Слишком много чести рассматривать какую-то жалкую Катерину Максимову. В нашем классе есть на кого посмотреть. Например, на Настьку Шевченко. На Наташку тоже можно. Она теперь ходит на физкультуру в такой навороченной футболке ярко-голубого цвета со всякими иностранными надписями вдоль и поперек, что от нее вообще глаз не оторвать.

В общем, все отвратительно. Скучно. Нудно. Я не хочу так жить, как живут мои родители. Они приходят с работы, ужинают, прибирают квартиру, ругают меня, смотрят телевизор и ложатся спать. Утром просыпаются, будят меня, опять за что-нибудь ругают и уходят на работу. Когда возвращаются – все начинается сначала. Неужели человек рождается для того, чтобы спать и есть, а работает для того, чтобы было на что есть и покупать себе всякое тряпье и холодильники с телевизорами? И еще для того, чтобы все время тюкать своих несчастных детей? Отрываться на них за то, что у самих жизнь такая нудная?

Я уже писала раньше, что мне все время отчего-то тревожно. Мне кажется, что все это вялое существование – затишье перед бурей. Как перед цунами. Море отползает далеко-далеко от берега и обнажает неприглядное дно: камни, осколки битых бутылок, сброшенные старые панцири крабов… а потом раз – и огромная волна, с десятиэтажный дом, обрушивается на тех, кто ничего не предчувствовал, был беспечен и даже, возможно, разглядывал те самые сброшенные панцири крабов. Я что-то предчувствую, но не знаю, что. Я не хочу попасть под цунами. Я хочу улететь. Я даже написала что-то вроде стихов, хотя, конечно, это не стихи. У них нет рифмы, да и вообще… Вот они:

Я хочу улететь туда, где никто не гасит свет

и не моет чашки.

Там всегда светло и нет нудных людей.

Там нет врагов и друзей, что часто одно и то же.

Я хочу улететь туда, где нет родителей

и все люди равны.

Там нет школ, потому что все уже все знают,

Там нет классных часов, потому что нет

никаких классов.

Я хочу улететь с НИМ, которого у меня нет.

Мне не хотелось бы об этом думать,

Но я думаю только об этом.

Сегодня меня назвали чмырной рожей. Конечно, одиннадцатиклассник и между делом. Я, видите ли, помешала ему проскользнуть в дверь коридора, и поэтому его поймала за хвост завучиха. Так что можно считать, что ругательство было не персонифицированным. То есть он мог бы назвать чмырной рожей любого, кто помешал бы ему сбежать. С другой стороны, Настьку Шевченко он так не назвал бы. У нее не рожа, а лицо, как с журнальной картинки.

Кстати, она сегодня в классе показывала девчонкам навороченную тушь: с одной стороны тюбика торчит щеточка, которая красит белым, от чего ресницы удлиняются и утолщаются, а с другой стороны есть вторая щеточка, которая уже красит черным. Девчонки визжали от восторга и просили дать покраситься. Она не дала. Я считаю, что правильно. Так и самой не хватит. Я посмотрела в зеркало на свои голые ресницы и подумала, что если бы их – сначала белым, а потом – черным, то они тоже были бы ничего себе…

Теперь напишу про то, что меня, чмырную рожу, не должно было бы интересовать, но заинтересовало.

Помешательство наших девчонок на мальчишках дошло до такой степени, что они организовали в классе агентство «Найди свою любовь», которое для конспирации зовется иначе – «Найди себе друга». Ясно, что настоящее название известно всем, кроме нашей классной, Елизаветы. Конечно, инициатива исходила от Настьки и моей бывшей подруги Наташки, а все девчонки с удовольствием ее подхватили. На классном стенде, где обычно висят всякие списки и вопросы к зачетам, Настька повесила лист с анкетой, которую надо заполнить и сдать им с Наташкой. А они, как в брачных агентствах, будут подбирать пары по интересам и предпочтениям.