Розетта - Барбара Эвинг Страница 3

На рыночной площади Уэнтуотера одинокий диссентер [2] стоял на небольшой скамейке и говорил о Боге.

Если кузины и не одобряли выбор друг друга, то вслух они об этом не говорили. Потому что они любили друг друга и всем сердцем желали друг другу счастья.

На холме Вау-хилл старики уже давно спрятали телескопы; теперь они сидели вокруг зимнего костра и надеялись, что доживут до следующего лета, чтобы увидеть радость молодости, с которой они когда-то так хорошо были знакомы.

Когда Розетта Холл, дочь героя морских сражений адмирала Джона Холла, была маленькой девочкой, она верила, что ее назвали в честь принцессы из детской сказки — принцессы Розетты, которая вышла замуж за Короля павлинов и жила с тех пор долго и счастливо. Отец часто читал ей эту историю. Принцессе Розетте пришлось перенести много страданий, прежде чем она вышла за Короля павлинов. По морям и по долам преследовала ее злая ведьма, но когда ее спасал старый рыбак (с помощью своей одноухой собаки), восьмилетняя Розетта издавала вздох облегчения; а когда принцесса Розетта посвящала старого рыбака в рыцари ордена Дельфина и делала вице-адмиралом Моря, Роза радостно зарывалась лицом в мундир отца. «Это я, это я!» — кричала она, ведь она знала, что ее зовут Розетта и что ее отец флотский адмирал. Ее переполняла такая радость, что отец не мог сдержать улыбки.

Несмотря на то что Розетту обескураживал напыщенный тон, принятый тогда в прессе, время от времени отец читал ей заметки из газет и журналов, лежавших на его большом столе на Брук-стрит возле карт, официальных бумаг, веленевой бумаги, перьев для письма, чернил, ящика с сигарами и часов из Генуи, которые, как считала Роза, тикали на итальянский манер. Потом слышалось шуршание юбок матери, и комнату заполняли морские офицеры в синих мундирах (они всегда приносили конфеты для малышки). Розу забирали наверх, в светлую, просторную гостиную, где у матери был свой стол, письменный стол красного дерева с перьями, чернильницами и тайным ящичком. Он мог, как по волшебству, превращаться в карточный. Именно там, когда лучи солнца проникали сквозь стекла больших окон, кареты и тележки с грохотом проносились по мостовой, а торговцы со своими гремящими тачками громко расхваливали свой товар, Роза впервые в жизни взяла в руки перо и с помощью своей матери вывела особые закорючки, которые вместе образовали букву Р.

— Мы рисуем в гостиной! — в восторге воскликнула Роза.

— Нет, это не рисование, — возразила мать с улыбкой. — Я учу тебя писать. Это письмо, умение писать слова.

— Письмо, умение писать слова, — повторила Роза, охваченная благоговейным ужасом.

Иногда, склоняясь над бумагой, они могли различить звуки клавесина, доносящиеся из соседнего дома и сливающиеся с криками и ржанием лошадей на улице. Так звуки клавесина в памяти Розы стали ассоциироваться с умением писать. Вскоре она начала с нетерпением ждать следующего дня, чтобы продолжить занятия. Они были такими естественными, такими легкими и чарующими, и лишь много позже Роза поняла, что многие люди не знают грамоты, что слуги на Брук-стрит макают в чернила палец, чтобы поставить свою подпись. Очень скоро у Розы появилась мысль придумать свои собственные значки вместо привычных Р, О, З и А, которые показывала ей мать.

— Почему я не могу писать вот так, мама? — спрашивала она, выводя на бумаге маленькое изображение розы. Мать казалась озадаченной. — Это же я! Роза! — нетерпеливо повторяла девочка, указывая пальчиком на рисунок, удивляясь, что мама сразу этого не заметила. Потом она нарисовала что-то, напоминающее звезду.

— Но это же не письмо, это ни о чем не говорит, — смеясь, возразила мать, — хотя выглядит, конечно, очень мило.

— Нет, говорит! — не сдавалась Роза. — Звездочка говорит: «Моя мама». Потому что ты красивая, как звезда. Это мое письмо. Я пишу по-своему.

Иногда вместе с ней писать училась служанка Мэтти. Родители Розы поощряли ее занятия.

Девочка начала писать письма всем подряд: морским офицерам в Сомерсет-хауз, которые приносили ей конфеты, кузине Фанни Холл с Бейкер-стрит, родителям Фанни; и каждый раз, когда у матери Фанни рождался ребенок, Роза приветствовала новорожденного очередным письмом. (Каким-то образом младенцы всегда отвечали ей, выводя буквы ровным, понятным почерком тети.) Роза спросила мать, может, и им стоит завести побольше детей. Лицо матери погрустнело, она ответила, что это невозможно. (Роза и Фанни собирались иметь много-много детей.) Но мать взяла ее с собой в книжную лавку, и Роза моментально влюбилась в запах книг, бумаги, туши, тетрадей и карт.

Мать купила одну тетрадь и показала Розе, как вести дневник: записывать все, что делаешь, что читаешь. Она села за стол возле матери и начала наблюдать, как на странице возникают различные значки. Даже теперь она не могла до конца принимать слова как нечто само собой разумеющееся. Ее всегда поражало, что она способна переносить образы, рождающиеся в ее голове, на бумагу. «Мы катались на коньках в Гайд-парке», — написала она и остановилась, пораженная, поскольку значки на бумаге словно бы перенесли ее в парк, где она снова увидела лед и весело резвящихся братьев и сестер Фанни. Она не находила слов, чтобы передать свое невероятное удивление. Роза даже топнула ножкой, желая как можно точнее изложить свои переживания. «Как это произошло? Как люди изобрели такое — выражать мысли на бумаге? Кто до этого додумался? Кто решил, что эта буква означает одно, а та — совершенно другое? Это самая странная мысль из всех, что приходят мне в голову!» Наконец Розу уложили спать, чтобы она немного отвлеклась от этих размышлений.

На следующий день все началось опять. Она снова сидела за столом, время от времени пиная его ножку и пытаясь выразить свои мысли.

— Писать — это… Писать — это лучше, чем говорить, мама, — сообщила она, — потому что когда говоришь, то сразу же забываешь, о чем шла речь, но вот в моем дневнике или в моих письмах Фанни все останется навсегда. — Мать не переставала улыбаться, успокаивая дочь. — Этими особыми значками в дневнике я пишу нашу историю, мама. — И тут она поняла. — Я пишу нашу жизнь!

Всегда, когда Роза писала о матери, она рисовала звезду.

Начав изучать французский язык, Розетта заметила, что большинство значков в текстах на этом языке были привычными для нее буквами, но значили они нечто совершенно другое и звучали иначе. Она очень мучилась, подолгу думая о том, как такое может быть.

Отец, заинтересовавшись необычным любопытством Розы, показал ей книги на греческом. Там были абсолютно другие значки, которые делали текст совершенно непонятным. Она не могла оторвать от них удивленного взгляда. Он перевел некоторые слова. Отец говорил о дальних странах, а также об иностранных языках. Он дал ей попробовать сигару и кофе, который он привез из Турции. У себя в кабинете на Брук-стрит он хранил множество вещей со всего мира. Однажды он достал очень старую книгу и показал Розе непереводимые иероглифы Древнего Египта. Роза уставилась на странные значки широко раскрытыми глазами. Там были нарисованы разные птицы: одна была похожа на сову, другая — на ястреба. Еще там была пчела. Прямые линии и завитушки. Небольшой лев, лежащий на земле. Один значок напоминал ступню, другой — прелестную маленькую уточку, еще один — жука.