Сеть Сирано - Наталья Потёмина Страница 3

Тогда тетку первый раз в жизни проняло не по-детски. Она даже на похороны к нему в техникум ходила. Гроб закрытый, цинковый. Девки ревут, а ей не плачется. Вроде бы и надо, хотя бы для приличия, а слез нет. А когда все стали в кузов грузовика карабкаться, на тетку, вообще, такой смех нездоровый нашел, что на кладбище ее решили не брать. Тетка не любила вспоминать, как она долго потом каталась по траве техникумовского газона, не в силах подавить в себе хохот. Только потом ей умные люди объяснили, что такие состояния находят только на особо незащищенных людей при непосильных для них эмоциональных переживаниях. Мозг не справляется с нагрузкой и блокирует ситуацию, используя такие инструменты, как потеря памяти, отключение сознания или вот такой неприлично безудержный смех. Но когда это было? И было ли вообще?

А потом поступление в девчачий институт, завидное распределение в редакцию женского журнала, работа в дружном коллективе старых дев со всеми вытекающими из обстоятельств дела последствиями.

В МАИ надо было поступать, или в Бауманку, там мужиков, как котов нерезаных. Всякие КВНы, стройотряды, «картошки»… В смысле охмурить, особенно хороши общежитские попойки. Там все так надираются, что даже лишь наблюдая за процессом свального греха, можно наутро предъявить претензии практически любому участнику мероприятия. В те давние годы по залету еще женились. Были, что и говорить, «рыцаря». Не то, что нонешние. Сто долларов на чистку, и иди, детка, ищи себе другого идиёта.

Короче, тетка и тут пролетела. А могла бы устроить свое женское счастье, если бы подсуетилась. Этажом выше жил Сашка Епифанов, как раз новоиспеченный студент какого-то технического вуза, с которым тетка в нежные детсадовские годы не один пуд каши съела. Класса до четвертого они были просто друзья-приятели, класса до девятого — классовые враги, а в десятом они снова сошлись на почве безысходного юношеского томления.

Тетка забегала к Епифанову якобы по делу, физика ей плохо давалась и математика. Но Сашка тоже был еще тот разлентяй, и к обоюдному удовлетворению сторон все как начиналось физкультурой, так ею же и заканчивалось. Тетка уходила домой мятая, красная, измученная, но, как ни странно, еще более жадная к знаниям, чем прежде. Но как она ни билась, как ни старалась, именно эти тайные коды, так и остались для нее не расшифрованными. Чего не скажешь о Епифанове. К окончанию школы Сашка был уже в такой хорошей физической форме, что его не стыдно было и людям показать. И тетка показывала. Назло тому, Тюльпану черному, который так и не снизошел.

Но Епифанова тетка не полюбила, а потому и не вышла замуж. Короче, гордая была. Хотя он звал. По молодости, по глупости. Первая женщина все-таки. Но бог не Ерошка, видит немножко. Пожалел, дурака, отвел. Тетка, конечно, славная тетка, но друганы не поймут. Такая жопа необъятная, за неделю не оббежишь. К тому же с приобретенным опытом круг любительниц поваляться на матах и попрыгать верхом на козле заметно расширился, и Сашка уже сам мог выбирать, кого осчастливить, а кого несолоно хлебавши отпустить. Тетка строго по блату находилась в числе избранных пользователей, но ее и без того нечастые походы за книгой, порой только книгой и ограничивались.

Вскоре тетка решила, что у нее дома библиотека ничем не хуже Епифановской, и если он захочет, тот сам найдет повод углубиться.

Сашка отнесся к ее решению с пониманием и где-то даже облегчением. А тетка, втайне надеясь, но так и не дождавшись, сделала для себя следующее заключение: никогда ничего не проси у мужика, потому что если он захочет, то сам найдет возможность, а не захочет — фиг ли унижаться. Позже, найдя нечто подобное у Булгакова, тетка еще больше загордилась и решила до конца своих дней не изменять этому правилу.

Таким образом, девическая страница теткиной жизни была благополучно перевернута. Почему благополучно? Потому что без последствий. Две ее ближайшие подруги, зачастившие по ее рекомендации к Сашке, не могли этим похвастаться. Надя Чигавонина залетела буквально на первом месяце тренировок, Витуся Чмух продержалась целый сезон. И это были только два известных тетке случая. Наверняка существовали и другие, не менее плодовитые физкультурницы, которых Епифанов не приводил в свой дом, а использовал строго на стороне.

Короче, все вокруг давно плодились и размножались, а с теткой ничего подобного не происходило. На тот период жизни ей и самой не больно хотелось, но вопрос назрел, и его надо было вскрывать.

Умная старушка-гинеколог при первом визуальном осмотре никакой патологии не выявила, а лишь заметила некоторые индивидуальные особенности, не требующие специального лечения. Наличие несколько вычурного загиба матки не могло стать причиной теткиного бесплодия, и потому нужно было просто набраться терпения и ждать, пока какой-нибудь самый быстрый и точный сперматозоид не заплутает и достигнет.

Но тетка и сама уже брезговала предоставлять свою беговую дорожку кому попало. Будет — хорошо, не будет — еще лучше. Но сама она пальцем не пошевелит. Глупо тратить драгоценное время на трение отдельных фрагментов человеческой плоти, тем паче, что это слякотное и совершенно безмозглое занятие еще ни разу не принесло тетке того блаженства, о котором ее красноречивые подруги прожужжали ей все уши. Сами они погружались в него сколь намеренно, столь и постоянно, и в глубине своих развратных душ искренне сожалели о нераскрытой чувственности своей несчастной подруги.

А зря. Работа у тетки была замечательная, планов громадье, общения с интересными людьми навалом, и чего при всем таком многообразии и многоцветии жизни зацикливаться только на той из ее граней, которая временно повернулась к лесу передом, а к нам, грешным, задом?

И жила бы тетка не тужила, если бы ни эта совершенно рождественская история с маленькой девочкой Оленькой. Именно ее неожиданное появление стало тем последним кирпичиком, который вставила судьба в глухую стену теткиного забора, и ее и без того самодостаточное существование стало еще более прочным и непоколебимым.

— Просыпайся, ягодка моя, — ворковала тетка, склоняясь над кружевной постелькой своего божества, — утро наступило, птичички поют…

Божество спрятало под одеялом непогрешимо розовую пятку и перевернулось на другой бок.

— Давай, Олюшка, вставай, — сказала тетка чуть строже, но внутреннее умиление от этого не растаяло, а напротив, только увеличилось в размерах.

— Еще немножко, мам, — ответствовала ягодка.

При этом глазки ее недовольно сожмурились, а губки надулись и приняли форму перевернутой улыбки.

— Я сварю тебе кофе, — сказала тетка и вышла.

На самом деле время еще было. Можно было дать этой соне-засоне еще минут пятнадцать понежиться, но тетке в это необыкновенное утро самой не терпелось поскорее увидеться с дочерью, чтобы заручиться ее согласием на один очень интересный эксперимент.

Была у тетки беда. Такая беда — врагу не пожелаешь. Ее Оленька, ее девочка, ее ангелочек белокрылый, светик-солнышко ясноглазое, дурочка глупенькая — без ума, без памяти была влюблена в одного женатого подонка.