Тайна куртизанки - Джоанна Борн Страница 30

– Аделина, если ты сосредоточишься, тебя не будет тошнить. Думай о чем-нибудь другом. – . Он прикрывал ее от чужих взглядов и крепко держал, потому что она уже не могла стоять.

– Лисенок, это было чертовски убедительное представление. – Эйдриан явно устал. Он тоже говорил по-немецки.

Они благоразумны. Модуляция языка распространяется дальше, чем слова. Один из жандармов мог задержаться и услышать перемену в их голосах, если б они заговорили по-французски.

– Не ядом же мы ее поили. Эйдриан, дай мне… Хорошо. – Грей похлопал ее по лицу влажной салфеткой, – Все?

Она кивнула. Не потому, что ей было трудно говорить по-немецки. Она просто хотела умереть.

– Выпей это. – Грей что-то поднес к ее губам.

Нет! Она выбила стакан из его руки, услышав, как он упал на землю. Она слишком ослабела, чтобы бежать. Она могла только прислониться к карете и закрыть рот ладонью.

– Черт побери, Анник, там была просто вода. Эйдриан, как всегда, лениво усмехнулся:

– Он говорит правду. Вся местность кишит вооруженными французами. Мы не можем загромождать карету бессознательными женщинами.

– Он не пытается тебя опоить, – сказал Дойл с козел.

– Он предоставляет это вам, герр Дойл. Вы сволочь, паршивая собака и предатель, вот вы кто! – Немецкий – прекрасный язык для ругательств.

– Нет, мисс, красивая молодая леди вроде тебя не должна знать таких слов, а тем более выражаться. Ну парни, вы собираетесь толпиться вокруг нее и болтать целый час? Сообщите мне, тогда я распрягу лошадей.

– Мы едем. – Грей снова перешел на французский. – Эйдриан, садись в карету, пока не упал.

– Всегда повинуюсь твоим приказам, о высокопоставленный.

– Анник… – Грей сжал ее пальцы вокруг чашки. Она была тяжелей и холодной. – Это вода. Просто вода. Конечно, у вас нет оснований мне верить, но я хочу, чтобы вы ее выпили.

Она совершенно беспомощна. А они такие умные. Эти трое, решительные, опытные, безжалостные. Грей самый опасный из них. Он заставил ее поверить, что хочет быть добрым. Каждую минуту ей приходилось бороться и напоминать себе, что он ее враг. Иногда он, возможно, и сам забывал это. Но победителю намного легче игнорировать реальность.

– Я все равно должна пить. У меня нет выбора.

В чашке была чистая вода, без привкуса, если не считать металла фляжки. И она выпила. Его рука на ее щеке – как упавший на нее цветок.

– Первый раз, когда я дал вам наркотик, это было неправильно. Мне следовало вам сказать. Позволить бороться со мной. Я сделал ошибку.

Мягкое прикосновение. Он уже делал это раньше. Воспоминания, как пузырьки, начали подниматься из глубины сознания.

– Я помню. Я лежала на одеяле рядом с вами. Хотела прикоснуться. Хотела…

– Пора ехать.

Но Анник помнила.

– Что я делала, когда спала? Что я делала с вами?

– Все это вам снилось. Иногда наркотики так действуют на женщин. Это ничего не значит.

А сны, жар, страсть и бесстыдство? Под действием наркотиков она становится шлюхой, когда спит. Даже тело предавало ее и толкало к англичанину. Это несправедливо.

– Я помню. Кое-что. – Его рука скользнула ей в волосы и остановила ее.

– Ничего не случилось. Если бы мы что-то делали, я бы вам сказал.

Она ничего не делала? Она помнила его запах, свой безудержный крик, помнила, как терлась об него.

– Я не думаю, что это лишь сон. На мне была ваша рубашка. Я хотела снять ее. Я хотела…

Она повернулась, чтобы прижаться к его запястью. Почувствовать его. Она даже не заметила, что делает это, пока Грей не отдернул руку.

– Давайте я посажу вас в карету. Вы ничего этого не хотите. Вам просто кажется. – Теперь в его голосе слышалось раздражение. – И вы сейчас заснете стоя.

– Грей, мы должны ехать. – Это Дойл.

Он, конечно, все слышал, и Эйдриан тоже. Она с таким же успехом могла бы раздеться догола, учитывая полную невозможность побыть одной.

– Я вас не хочу. И я не сплю.

– Тогда я не должен поднимать вас в карету. Вы можете забраться самостоятельно. Вот так. Эйдриан, не помогай, ты разбередишь свою рану.

Но Эйдриан втянул ее на сиденье. Она сделает ему выговор, когда проснется. Грей обнял ее.

– Где мы?

– В часе езды от Дортера.

– Я была там два года назад. – Анник попыталась вызвать из памяти карту этого места, но изображение меркло, потом исчезло. – Я была в деревнях контрабандистов. Пряталась.

Грей придвинулся ближе.

– Хорошее место. И от кого вы прятались два года назад?

– Восстание в Вандее. Последнее. Было… очень плохо. Я не могла поверить, что французские солдаты делали такое с французскими женщинами и детьми. Мне давали дикие приказы… – Все путалось у нее в голове. Осколки боли. Воспоминания. – Но я не подчинялась их приказам. Я не стала шпионить за несчастными людьми, убежала и спряталась. Они были очень злы на меня. – Анник потерлась о его руку. – Наркотики сделали меня слишком разговорчивой. Я должна помнить об этом.

– Здесь нет государственных тайн, Лисенок. Весь мир знает, что Наполеон сделал в Вандее.

– Но я все равно не должна много болтать, пока не прояснится голова. Вы знаете, что были совсем не похожи на себя, когда говорили по-немецки? Я даже на миг испугалась. Как будто в карете вдруг появился другой человек. Больше не делайте этого.

– Хорошо. Почему бы вам не поспать?

И она засыпала. То ли он снова давал ей наркотики, то ли еще действовала прежняя, доза.

– Я помню, что мы делали вместе. И это было неприлично, я почти уверена. Я решу, как поступить, когда проснусь. Может, попытаюсь задушить вас еще раз. Хотя у вас красивое тело. Как у большого животного.

– Должно быть, вы провели сложные и весьма интересные ночи, – пробормотал Эйдриан.

– Заткнись, – ответил Грей.

Когда она почти заснула, он притянул ее к груди жестом собственника. Где Анник и устроилась, словно это место было предназначено именно для нее.

– Анник, просыпайтесь, – тряс ее Грей. – У нас большие неприятности.

Пробравшись сквозь пуховую черноту, она мгновенно испугалась. Случилось что-то плохое. Очень плохое. Карета ускорила ход, кренясь на рытвинах.

– За нами отряд, – сказал Грей. – По крайней мере человек семь или восемь. Они пока далеко, но это дело времени. Мы не сможем уйти от них.

Эйдриан спокойно и быстро двигался на противоположном сиденье.