Девушка в белом кимоно - Ана Джонс Страница 31

— Теперь ты стал моим мужем. Поэтому без всякого стеснения я подготавливаю себя.

Я облизываю губы и делаю долгий вдох, чтобы успокоиться, и распускаю пояс. Он течет сквозь мои пальцы и падает на пол. Каждый момент этого действия предназначен для доставления и получения эстетического удовольствия, каждое мое движение выполняется так, словно это его рука скользит по моей коже.

И мне удается добиться его абсолютного внимания.

Заведя руку назад, я отстегиваю подушечку маку-ра, чтобы высвободить ткань, сложенную в складки на моей спине. Когда я складываю ткань, у меня дрожат руки. Согнув только колени, я опускаю ее на шелк возле моих ног.

— Мне больше не нужно скрывать себя одеждой, — мой голос уже превратился в хрипловатый шепот.

Следующим я развязываю пояс оби, и его концы повисают в моих руках. Я откладываю его в сторону и разворачиваю химо, который удерживает всю ткань под ним на месте. Мое сердце бьется как сумасшедшее, заставляя меня часто дышать.

Хаджиме не отводит от меня взгляда блестящих глаз с отяжелевшими веками. Черные зрачки вытеснили цвет, оставив лишь тончайший голубой ободок.

Когда я встаю, раскрытое сиромуку свисает с моих плеч, лишившись формы. Теперь его можно снять.

— Этой ночью, — продолжаю я, скользя рукой по плечу под кимоно, постепенно сдвигая с него ткань, — мои губы, моя кожа, — я обнажаю второе плечо, удерживая ткань только руками, — вся я целиком...

Хаджиме склоняет голову, узнавая простые слова. Шеки мои пылают. Я снова сгибаю колени и кладу сиромуку на раскрытый шелк чехла. Опустив голову, чтобы проявить смирение, я опускаюсь на корточки перед ним.

Хаджиме больше не сидит, откинувшись на футоне. Он приближается ко мне, тянется ближе.

— Ожидаю твоего прикосновения. Я здесь, чтобы доставить тебе удовольствие.

Бабочки в груди устраивают настоящий вихрь, понимая, что я собираюсь делать. Во мне проснулись тысячи поколений жен, любивших своих мужей. Это древнее знание оказалось вплавленным в само мое существо и проявлялось самым простым первородным призывом. И я пользуюсь им как компасом. Больше всего на свете я хочу доставить ему удовольствие, показать свою любовь. И почувствовать его любовь ко мне.

С резким вздохом я встаю, с меня спадает нижнее кимоно, и я предстаю перед своим мужем.

Я задерживаю дыхание, слыша, как он дышит через раскрытые губы.

Он рассматривает мое нагое тело. Сердце бьется как сумасшедшее. Теперь он видит все. Я отдана ему для любви. Моя грудь поднимается и опускается с каждым коротким вдохом. Пока я жду и наблюдаю за тем, как его глаза рассматривают каждый дюйм моего тела, во мне разгорается огонь.

Я не смею двинуться с места первой.

Мой муж берет свою жену.

Япония, 1957

Всю ночь мы с Хаджиме разговаривали, смеялись и любили друг друга как муж и жена, и под утро уснули, обвившись телами, как две глицинии, тянущиеся к одному солнцу.

С утренней перебранкой ласточек вернулось беспокойство: я вспомнила, что мне предстоит. После ночи любви я хотела показать ему, что она могла уже принести плоды.

Я вдыхаю запах океана с его загорелой кожи и ощущаю движение мышц под своей ладонью. Я счастлива. Удовлетворена. И взволнована.

Пока он дремлет, я внимательно его рассматриваю. Унаследует ли наш ребенок эту крохотную ямочку на подбородке? Или глаза цвета моря? Или слегка вьющиеся волосы? Хорошо, что его волосы насыщенного чернильно-черного цвета. Я буду любить нашего ребенка независимо от того, как он будет выглядеть, но это облегчит его и без того нелегкую ношу па крохотных плечиках.

Хаджиме делает долгий вдох и томно улыбается.

— Доброе утро, — спросонья его голос звучит с хрипотцой. Еще одна прелестная черта.

Я приподнимаюсь на локтях, и мои волосы падают мне на лицо. Он заправляет их мне за ухо, но они падают снова, и он повторяет это движение, как ласку, раз за разом, словно гладит кошку. Я вытягиваю шею и прижимаюсь к нему лицом.

Я улыбаюсь своему мужу. Мужу. Меня переполняют эмоции. Он уходит патрулировать Тайваньский пролив уже сегодня. Может быть, мне стоит подождать эти две недели, чтобы открыть ему свой секрет, когда он вернется? Я решаю сначала предложить тему и посмотреть, как она будет принята.

— У Исури такой красивый ребенок.

Мерцающие голубые глаза смотрят в мои не отрываясь.

— Ты красивая.

Его пальцы скользят по моим губам, но я не позволяю себе отвлечься.

— По-моему, он просто идеальный. Он почти не плакал, ты обратил внимание?

— Исури измотана. Она сказала, что почти не спит, — он втягивает в себя воздух и сдерживает ленивый зевок. — А мне нравится спать, — он потягивается и привлекает меня к себе.

— Тебе не нравятся дети? — мой голос похож на писк.

Хаджиме прижимает мои губы к своим.

— Мне нравится делать детей, — с улыбкой мурлыкает он.

Один поцелуй, и мое тело запело. Мне не удается удержать внимание на вопросе. Кончики его пальцев пробегают по моему позвоночнику, вызывая волны мурашек и жара. Его поцелуй становится горячим и жадным, но мою цель нельзя откладывать.

— Хаджиме, — я отстраняюсь и сажусь. Вытянувшись, я достаю свиток, приготовленный и уложенный возле края футона. Тот самый свиток, который я покрыла иероглифами, сидя возле своего дракона, в первый свой вечер в этом доме. Я беру его за край и кладу между нами.

— Это для меня? — выгибаются его брови. Он приподнимается на локте, поправляет растрепавшиеся волосы и трет глаза. Потом снова откидывается назад и тянется ко мне. — Иди сюда.

Я ложусь на бок, на сгиб его локтя, и кладу голову ему на грудь. Пока он разворачивает мой свадебный подарок, я вожу пальцем по выступающим буквам на его армейском жетоне. Меня снова сковал страх. Что, если эта новость будет принята плохо?

Он раскрывает отороченный шелком манускрипт и читает сложную вязь кандзи, выполненную курсивом. Я закрываю глаза и жду, прислушиваясь к его сердцу и молясь, чтобы он принял нашего ребенка. Сколько уже прошло времени? Три секунды? Пять? Десять? Сколько он будет смотреть на мои слова, не показывая никакой реакции? От нетерпения у меня сжались пальцы на ногах. Кажется, родить бывает проще, чем объявить о возможном появлении ребенка.

— Потрясающе, — он целует меня в макушку.

У меня широко распахиваются глаза. И все? В смятении я сжимаю лицо в ладонях. Он не показывает радости. Его лицо, хоть и расслабленное, не выражает никаких эмоций.

— А что тут сказано?

— Ой... — я с облегчением расслабляюсь у него на плече. Ну конечно, курсив сложно читать даже японцам, этот стиль используют скорее для эстетики, чем для передачи информации. Я показываю на иероглифы в левом ряду. — Вот этот обозначает «шесть». Следующий — «луна»... — я задумываюсь, следует ли объяснять драконий хвост, но решаю этого не делать. — А последний обозначает «благословение», — у меня затрепетало сердце. — Через шесть лун мы будем благословлены.