Держи ухо востро, дорогой! - Барбара Данлоп Страница 31

Все эти ночи, пока она мечтала о нем, он мечтал о ней.

Поразительно.

— Ну, так как, я все правильно сделала? — спросила она полушутя.

Его тон оставался серьезным, даже почтительным.

— Ты сделала все совершенно правильно. — Затем он перекатился на спину, как в лимузине, увлекая ее за собой, не разжимая объятий, просто снимая с нее тяжесть своего тела.

Он прикрыл ей спину одеялом, разгладил его, убрал волосы со лба и провел ладонью по всей их длине.

— Сколько ночей я лежал, думая о тебе.

Грудь Кэндис распирало от радости так, что стало тесно. Она должна спросить.

— Сколько?

— Боюсь, я потерял счет.

— Когда это началось?

— Это началось с того глупого поцелуя в «Тоннеле Любви». Когда я узнал, кто ты. Когда понял, какими сложными будут наши отношения.

Она отодвинулась на пару дюймов.

— Ты хотел меня все это время? А я начала мечтать о тебе только с тех пор, как…

— Ты всегда должна выигрывать, да?

Она помолчала. Ладно, он заслуживает искренности.

— Я желала тебя с тех пор, как ты первый раз солгал мне. Полагаю, этот раунд ты выиграл.

Он поцеловал ее сладкие губы.

— Думаю, мы оба выиграли этот раунд. А сейчас хочешь испробовать мою ванну?

Она сделала глубокий вдох и кивнула.

— О да.

Позже Кэндис лежала в объятиях Дерека, свернувшись калачиком, и смотрела через открытые французские двери на огни Сиэтла.

— Я говорила тебе «спасибо»? — спросила она.

Он усмехнулся.

— Не стоит благодарить меня. Это доставило мне удовольствие.

Она ткнула его локтем в бок.

— За помощь с реконструкцией «Маяка».

— Ах, это.

— Да, это. — Она снова расслабилась, мысленно представив законченный ресторан. — Знаешь, это всегда было моей мечтой.

— Исторический ресторан?

— Исторические здания. Это нельзя измерить в долларах и центах, но это имеет смысл на ином, более глубоком уровне. — Она замолчала. — Наверное, ты этого не понимаешь, да?

— А ты объясни.

— Я всегда считала, что в жизни есть вещи, которые важнее денег.

— И ты называешь себя Хэммонд?

Она снова ткнула его, на этот раз помягче.

— Из тебя вышел бы куда лучший представитель Хэммондов, чем из меня. Я всегда была белой вороной — артистической, непрактичной.

— Я думал, ты прекрасно ладишь со своей семьей. Ну, все эти обсуждения семени и все такое.

Кэндис улыбнулась.

— О, они меня очень любят, просто не понимают.

Он крепче прижал ее к себе.

— Это потому, что ты сложная женщина.

— Ты тоже меня не понимаешь, да?

— Не вполне.

— Ты не можешь понять, как можно отказаться от денег ради красоты.

В его тоне послышались полемические нотки.

— Я очень люблю красоту. Но существуют такие практические реалии, с которыми приходится иметь дело прежде, чем мы можем себе позволить роскошь сосредоточиться на искусстве.

— Такие как?..

— Еда, кров, одежда.

— Большинство людей в Сиэтле имеют еду, кров и одежду, — возразила Кэндис. — Чего им не хватает, так это искусства, истории и культуры. Это пища для души.

— Душа не может жить без тела.

— А телу без души не имеет смысла жить.

Несколько секунд прошло в молчании.

— Ты считаешь, у меня есть душа, Кэнди?

Вопрос сильно удивил, даже озадачил ее.

— Конечно, у тебя есть душа.

Да, он жесткий, твердолобый бизнесмен, который должен делать деньги каждый божий день, но он также нежный и щедрый любовник. А то, как он дурачился сегодня со своими братьями, показало ей его трогательно-человеческую сторону.

— Ну, может, просто поменьше, чем у других, — пошутил он.

Кэндис не нашлась, что на это ответить. Она начинала подозревать, что за жестким фасадом скрывается очень доброе сердце.

Она вдруг подумала, что ошибалась в нем, и можно надеяться на что-то большее, чем простая интрижка. Но это было опасное направление мыслей. Надо воспринимать все как есть, чтобы потом не испытать жестокого разочарования и сердечных мук.

— Ну, может, чуть поменьше, — согласилась она.

Они погрузились в молчание, в то время как ласковый ветерок влетал в окно вместе с отдаленным шумом улиц. Дыхание Дерека постепенно выровнялось, руки расслабились.

Кэндис не спала, глядя на город, говоря себе, что их интерлюдия окончена. Уже почти два часа ночи, а завтра в десять у них презентация. После этого у них не останется причин быть вместе и продолжать отношения.

Она стиснула зубы, напомнив себе, что шла на это с открытыми глазами. Она напряглась, приготовившись оставить его теплую постель и продолжать жить без него.

Но едва она пошевелилась, как его руки на ее животе сжались. Он не спал и хрипло прошептал ей на ухо:

— Останься.

Она замерла. Остаться?

Его голос звучал натянуто, мышцы напряглись.

— Просто… — Прошла целая минута. — Останься.

Одно слово. Одно-единственное слово, но оно перевернуло ее жизнь.

Она старалась не допускать его в свое сердце, но он накрепко утвердился там, и ей уже ничем нельзя помочь. Она почувствовала, как одинокая слезинка защипала уголок глаза.

— Хорошо.

Он перевернул ее на спину, нежно целуя в губы.

Она ответила на поцелуй, крепко обнимая его, стараясь разобраться в хаосе своих мыслей и чувств. Он будет обнимать ее всю ночь. Они проснутся вместе, в одной постели.

Что с ними будет? Что они делают?

Он прервал поцелуй и чуть отстранился.

Она заглянула в его темные глаза, ища ответы, которых, она знала, у него нет.

— Дерек?

Он покачал головой.

— Я не знаю, Кэнди.

Она коснулась его лица.

Он ласково поцеловал ее еще раз, и она обняла его, притянула ближе, стараясь вобрать в себя его сущность и успокоить свои страхи. Если все это ошибка, она будет ужасно страдать.

Дерек стоял во главе стола в небольшой комнате заседаний Исторического общества перед Мирной Уэст и пятью другими членами совета, стараясь думать о презентации, а не о Кэнди. Он щелкнул клавишей на своем лэптопе, выводя на экран следующую историческую фотографию и пускаясь в рассказ об Адель Альбинон и ее семи пекинесах.