Телец для Венеры - Нора Лофтс Страница 31

Хамфри с удовлетворением вспоминал последние три месяца, не догадываясь, что они состарили и изменили его. Старый доктор Коппард подмечал признаки переутомления у своего помощника и, приписывая их плохой погоде и тяжелой работе в период зимней вспышки заболеваний, готовил снадобье из гуммиарабика, кассии и огуречника, которое считал панацеей от всех бед и которое Хамфри послушно глотал, так как тоже в него верил и надеялся, что оно поможет ему работать три дня в неделю по девятнадцать часов. Очевидно, подобная вера была оправдана.

Морщины разглаживались на лице Хамфри, когда он бродил по своим владениям, переставляя мебель и носовым платком стирая пыль или следы жирных пальцев. Изменения в доме казались неправдоподобными, и, хотя меблировка отличалась предельной стилистической пестротой, он взирал на нее с неизменным одобрением. Покупая мебель, Хамфри руководствовался двумя противоречивыми мотивами: бережливостью, впитавшейся в его кровь благодаря воспитанию и многолетней привычке, и романтической щедростью, пробуждаемой мыслями, что Летти предстоит жить среди этих вещей. Вследствие приступа расточительности в спальне Летти появились кровать с шелковым пологом на четырех столбиках, стоящая на потертом ковре, и дорожный театральный туалетный столик с приспособлениями для безопасной перевозки всевозможной косметики, который какая-то, актриса, испытывая временные финансовые затруднения, продала старьевщику, но осторожность взяла верх, и рядом занял место простой деревянный табурет. В гостиной стояли диван с поблекшей, но нарядной гобеленовой обивкой и сосновый стол, чьи крашеные ножки нелепо торчали из-под складок индийской шали, приспособленной Хамфри в качестве скатерти. Картины и декоративные безделушки отсутствовали, так как он решил, что Летти может пожелать сама подобрать их, но кладовая была наполнена дровами и углем, а кухонный шкаф – бакалеей и свечами. Хамфри казалось, что он подумал обо всем. Он даже попросил Планта распорядиться, чтобы рабочие почистили колодец и снабдили его новыми ведром и веревкой, и, закончив дела внутри дома, вышел взглянуть на колодец.

Сад выглядел пустым и заброшенным, но оставленные предыдущими жильцами кучи мусора успели вынести, и весной можно будет заново посадить цветы и фруктовые деревья. Колодец оказался в удовлетворительном состоянии, да и вообще работа, при почти полном отсутствии контроля, была проделана вполне сносно. Глядя на дом при лунном свете, Хамфри ощутил признательность к Планту и тем, кого тот нанял. Увидев возле стены под окном гостиной белую полосу, он решил, что это кусок бумаги или тряпки, не замеченный при уборке, и подошел, чтобы подобрать его, но, наклонившись, коснулся холодных поникших подснежников.

Цветы напомнили ему, что в понедельник он снова должен ехать в Кембридж, – вдоль дорожки в доме, где обычно останавливался Хамфри, тоже росли подснежники, и хозяйка, провожая его серым ноябрьским утром, весело заметила, что они расцветут, когда она увидит его снова. Глядя на белую полосу, Хамфри размышлял. Сегодня четверг. Завтра он должен отвозить груз для Планта, а в субботу – переселить Летти в дом. Нужно, чтобы она оказалась в безопасности до его отъезда.

Ехидный голосок, в последнее время частенько не дающий ему покоя, осведомился, почему, коль скоро он так или иначе планировал вырвать Летти из когтей миссис Роуэн, а дом полностью готов к заселению, вид цветов и осознание необходимости действовать в течение сорока восьми часов вызвали такое потрясение. Хамфри понимал, что страшится момента полной откровенности, который должен повлечь за собой рассказ о его проекте. Он хотел забрать Летти из кафе, но не желал говорить о причинах, побуждающих его к этому; хотел подобрать ее как куклу, на которую могут наступить, и спрятать в безопасном месте.

Но Летти не была куклой – куклы предназначались для детей.

Наклонившись, Хамфри быстро собрал букет подснежников. Они будут стоять на столе в гостиной и дожидаться послезавтрашнего вечера, когда их увидит Летти.

В пятницу, перед тем как отправиться к Планту, Хамфри зашел в кафе и рискнул привлечь внимание Летти без предлога, будто он заглянул выпить кофе:

– Летти, я хочу кое-что показать вам. Спросите тетю, можете ли вы отлучиться со мной на часок завтра вечером. Я зайду за вами с черного хода около восьми.

– Я спрошу, но она вряд ли разрешит. Вы ведь знаете, что суббота очень хлопотный день. К тому же на этой неделе мне не везло.

– Что вы имеете в виду? Вы что-то разбили или чем-то обидели тетю?

– Не знаю, – ответила Летти, поддаваясь внезапному порыву откровенности. – Нет, я ничего не разбивала. Но все, что я говорила или делала, оказывалось неправильным.

– Может, вы предпочитаете, чтобы я попросил ее? Я готов.

– Нет-нет. Могут подумать, будто я ее боюсь. Я попрошу сама, но не думаю, что она меня отпустит. Вы хотите кофе?

– Сегодня нет, мне некогда. Но прошу вас быть готовой завтра к восьми. А если тетя вам не разрешит, сам попробую ее уговорить.

Ресницы Летти сомкнулись и разомкнулись вновь, обнаружив взгляд, в котором светилось недоумение. Улыбнувшись, она произнесла «доброй ночи» и повернулась, чтобы уйти. Плечи девушки поникли, во всей фигуре сквозила подавленность, и Хамфри ощутил невольное удовлетворение человека, чье мрачное предсказание сбылось. Роуэны устали обманывать Летти и изменили отношение к ней, или же она, наконец, их раскусила. Тем не менее он не мог позволить Летти уйти огорченной.

– Бодритесь, Летти, – сказал Хамфри, догнав девушку. – Обещаю: вам понравится то, что я собираюсь показать.

Она одарила его очередной вежливой улыбкой, но в ее глазах не было ни интереса, ни любопытства.

Хамфри отправился на ферму Планта, думая, что Бог оказался к нему исключительно милостив. Гнусность миссис Роуэн стала ему известна как раз в тот вечер, когда он приобрел возможность с ней справиться, а дом для Летти был готов именно к тому моменту, когда жизнь в кафе перестала казаться ей очаровательной. Все складывалось настолько хорошо, что оставалось только благодарить Провидение за его вмешательство. Летти пошла просить разрешения на прогулку с доктором Шедболтом, надеясь, что тетя Тирза ответит недвусмысленным «нет». Она обращалась к ней с просьбой вовсе не из желания прогуляться или посмотреть, что он ей покажет, а по двум причинам совершенно иного рода. Отношение Летти к Хамфри было глубоко сентиментальным – его доброта при их первой встрече, а также последующее поведение вызвали у нее чувство благодарности и уважения. Имей она возможность в свою очередь оказать ему услугу, с радостью бы это сделала, но его очевидное желание услужить ставило ее в неловкое положение, заставляя чувствовать себя еще сильнее ему обязанной и пробуждая угрызения совести. Вследствие этого прикосновение и поцелуй Хамфри вызвали у Летти такое же отвращение, какое внушили бы ей подобные действия со стороны любого другого мужчины – за исключением одного. Девушку тошнило при мысли, что Хамфри, оказавшись с ней наедине, снова начнет говорить о своей любви и попытается ее поцеловать. Однако Летти считала, что, не попросив разрешения прогуляться с Хамфри, она ответит черной неблагодарностью на его доброту, ведь он поделился с ней пищей в карете, подарил ей ожерелье, заставил поверить в себя, убедив, будто она спасла Планту жизнь.