Зной - Полина Поплавская Страница 31

Арабелла кивнула.

– Тогда пойдем поищем что-нибудь – для тех, кому не спится.

Они еще поплутали по темным улицам, слушая шуршание пальм. Белые дома, низкие, длинные, похожие на спящих людей, отдыхающих от жары, распластались вокруг по прохладной ночной земле, и на одном из них Арабелла разглядела неяркую, мерцающую голубым вывеску «cafe». Они вошли в кафе прямо с тротуара.

Ей показалось, что в этом большом помещении с низким глиняным потолком так же уютно, как в большом африканском доме, где весь день принимали гостей и царили людской гвалт и дым, который теперь сизым туманом висел под потолком. Гости разошлись – остались лишь самые близкие друзья: сидя на низких, застланных циновками диванах, они пили вино и кофе и слушали, как поет невысокая, одетая в темно-красное негритянка. Ласково гладя сонные клавиши белого рояля, женщина пела негромко, но страстно, и Арабелла еще издали заметила, как блестят на ее открытом лбу алмазные капельки пота.

Постояв немного у порога, они решились и пошли туда, где было свободное место – в сторону невысокой эстрады, на которой, кроме поющей, был еще один человек. Держа в руке трубу, он, с закрытыми глазами сидя на невысоком табурете, улыбался и покачивался в такт пению. Его костюм напомнил Арабелле клавиши рояля: черная рубашка с крупными белыми пуговицами, поверх нее – белый свободный пиджак с черными пуговицами, мелкими, как жучки. Да и само лицо трубача было контрастом тех же цветов – белые зубы, темная кожа… Белое и черное, и красный ковер на полу – три цвета африканского мира.

Вдруг негр открыл свои большие траурные глаза и посмотрел на Арабеллу.

– А почему тебе так нравится этот мальчик? – спросил он по-английски, глядя ей прямо в глаза.

Пение смолкло – и его вопрос прозвучал уже в полной тишине, которая воцарилась после того, как отзвучала последняя протяжная нота. Арабелла растерянно взглянула на Дэна, а трубач, глядя уже на чернокожую певицу, повторил:

– Почему тебе так нравится этот мальчик. Спой, Мардж, для наших новых гостей.

И негритянка, страстно тряхнув головой, отчего по ее плечам рассыпался черный дождь из сотни тугих косичек, запела – сильным грудным голосом.

Облегченно вздохнув, Арабелла улыбнулась и взяла Дэна за руку – она еще не успела забыть о том, что произошло на площади, и неприятно удивилась, услышав обращенный к ней вопрос трубача.

Они сели на свободный диван. Трубач поднес к губам свой инструмент, готовясь вступить, и еще через несколько низких, пропетых Мардж нот, зал наполнился невыносимо тоскливым «черным» блюзом.

Уже задремавшие было на диванах люди оживились, кто-то защелкал пальцами, кто-то пошел к ярко освещенной в полутьме стойке бара. Дэн тоже поднялся. Когда он вернулся, Арабелла взяла из его рук бокал и глотнула темного, почти черного вина с терпким вкусом и томным, возбуждающим ароматом.

Она пила и слушала. Мардж с трубачом начали новый блюз, в котором Арабелле послышалось что-то знакомое. Страстные звуки, казалось, объединяли ее с этими чужими людьми, сидящими здесь, в этом прокуренном зале, и она чувствовала, что злость и страх покидают ее, и она готова уже улыбаться в ответ на широкие улыбки, которые мгновенно вспыхивали на лицах тех, с кем она случайно встречалась глазами.

А Дэн сидел на полу, прислонившись спиной к ее коленям, и что-то записывал в блокнот, который теперь носил с собой повсюду.

Потом Мардж запела что-то простое и веселое – про незадачливого парнишку, у которого на воротнике остались пятна губной помады, и про его смуглую девчонку, и Арабелле стало совсем весело. У эстрады толпились танцующие – все это напомнило ей вечеринку в одном из маленьких кафетериев Труро, где она танцевала со своими одноклассниками, а на стареньком пианино играл немолодой мулат по прозвищу Черный Чарли.

– Дэн, – спросила она, – ты бывал когда-нибудь в кабачке у Чарли?

Любой из ее ровесников, выросших в Труро, понимающе ухмыльнулся бы и кивнул, но Дэн, продолжая писать в своем блокноте, лишь рассеянно переспросил: «Где?» – и Арабелла вспомнила о том, что Дэн моложе ее… Он молод и поэтому еще знает, что хочет от жизни… Вот и сейчас он занят своим делом – наверное, записывает что-нибудь из услышанного на базаре, а ее ноутбук оставлен в номере и пылится там, неизвестно зачем взятый с собой. «Неужели тебе нужна Африка, чтобы понять, как Алине жить дальше и что случится в ее саду с влюбленным в нее Нарциссом?»

Наконец, Дэн оторвался от своих записей и повернул к ней голову:

– Что ты спросила? Извини, я не расслышал.

– Так… Ничего особенного.

– Что с тобой? Ты опять начинаешь хандрить?

– Я сама не знаю, что со мной, Дэн.

– Тогда взгляни: я написал тебе в подарок стишок…

Он протянул ей лист, вырванный из блокнота, и сел рядом с ней на диван.

Склонив голову к нему на плечо, Арабелла, которая уже стыдилась своих самолюбивых мыслей, прочитала:

Ты спросишь:

– Я пойду к нему?

– Конечно, милая.

Вернешься.

Я не упрекну:

– Сон добрый, милая.

Заплачешь.

Ладонью брызнешь по щеке —

заплатишь.

– Вот другая, милая.

Не нужен?

Это ничего.

Любви Вам, милая.

Умрешь.

Это было похоже на одну из тех песенок, что она распевала вместе с другими подростками, стоя возле пианино, за которым сидел Чарли, – там, в любимом кафетерии ее детства, на углу двух маленьких улиц… От благодарности к Дэну, который, оказывается, так хорошо понимает ее, у нее защемило сердце.

– Почему ты никогда не говорил мне, что пишешь такие чудесные стихи?

Она нежно прижалась к нему, но через мгновение взъерошила ему волосы и, поднявшись с дивана, потянула за собой к эстраде – ей захотелось танцевать.

– Я, как тростник, была стройна, – пела Мардж.

– Да, мама, да, – подпевали танцующие.

– Была прекрасна, как цветок.

– Да, мама, да!

– Меня лихой дружок позвал.

– Да, мама, да.

– Он далеко меня увел.

– Да, мама, да…

Но Дэн, обняв Арабеллу за плечи и что-то шепча, внезапно потянул ее в другую сторону – к выходу. Она прижалась к его горячему телу и, тут же отстранившись, послушно пошла следом. Выйдя в предутреннюю прохладу улицы, они пошли в отель – то и дело останавливаясь и разжигая друг друга поцелуями и нетерпеливыми ласками.

Оказавшись в номере, они не раздеваясь бросились друг к другу, как два обезумевших от желания животных… А потом новая, еще не знакомая ему Арабелла что-то шептала, задыхаясь от счастья, и смеялась возле самого его лица, которое возвращал в этот гостиничный номер красноватый огонек сигареты – и это тоже была Африка.