В поисках любви - Алиса Берг Страница 31

– Вот видите, – проговорила Довгаль, не дождавшись реплики своей собеседницы, – даже в этом вы лжете. Не хотите сказать себе, что отлично знаете, что все на свете – ложь, но при этом убеждаете себя и других, что всегда говорите одну святую правду.

– Я вовсе так не считаю, что говорю только правду. Но я и не считаю, что все только и делают, что врут.

– Вам хочется разыгрывать из себя простушку, так легче жить? Или вам просто нравится эта роль, и вы это делаете из любви к искусству?

– А какая роль нравится вам? – вопросом на вопрос ответила Юлия.

– А вот та, что сейчас, – усмехнулась Довгаль, – умудренная, ничему не верящая, циничная женщина. Ведь так вы думаете обо мне?

На этот раз Юлия не решилась ответить.

– Согласна принять ваше молчание за подтверждение. Так вы не желаете, чтобы эту картину Михаил показал на выставке?

– Нет, – сухо и отчужденно проронила Юлия.

– Можете не волноваться, он ее не выставит.

– Спасибо, – уже более сердечно произнесла Юлия.

– Но я вас прошу, не порывайте с ним, отберите картины для выставки. Я бы этим занялась сама, но честно вам говорю, я плохо разбираюсь в искусстве.

– Хорошо, – согласилась Юлия.

Вечер был теплый, безветренный, Юлия сидела в саду и ждала мужа. По телефону он предупредил, что немного задерживается, и она была даже этому рада, хотя ей и не хотелось признаваться в этом самой себе.

Но, во-первых, было очень приятно сидеть в вечерней тишине, чувствовать, как постепенно погружается в сон поселок, а во-вторых, хотелось хоть немного разобраться в собственных чувствах. Не по возрасту серьезное лицо мальчика то и дело возникало в ее воображении. И почему ей становится неспокойно всякий раз, когда она вспоминает о нем? Как будто это она виновата в его судьбе. Наоборот, она обязательно ему поможет, вот только как? Перед глазами всплыла старая курточка, в которую он был одет. Именно так она и поступит, купит новую одежду и подарит лично ему. Завтра же она поедет в магазин и подберет вещи. Жаль только, что она не спросила его размер, но это не столь важно; она помнит какого он роста и телосложения, так что большой сложности при выборе одежды у нее не возникнет.

Но почему-то после этого решения спокойствие пришло к ней ненадолго, через некоторое время Юлия снова ощутила, как что-то тревожит ее опять. Что за напасть ее преследует? Вроде все у человека хорошо, а ему плохо. Откуда только приходит это «плохо»? Непонятно.

Юлия глубоко вздохнула и, сама не зная для чего, сорвала еще не созревшее яблоко с дерева.

– Не срывайте с дерева плода, нельзя его брать до тех пор, пока он не упадет сам. Это насилие.

Звук неожиданно раздавшегося голоса заставил Юлию вздрогнуть. Но через мгновение она поняла, что он принадлежит их соседу.

– Михаил Моисеевич, заходите ко мне, – крикнула она ему.

– Сейчас приду, – согласился с ее приглашением Мендель.

Через несколько минут он вошел в сад. Юлия принесла из дома складывающееся кресло и посадила в него гостя.

– Вам не кажется, что это очень странно, что нельзя срывать с яблони яблока? – спросила Юлия.

– Это буддийский принцип. Если вы срываете плод с дерева, то вы совершаете насилие.

– Но ведь это яблоко. Если его не сорвать, оно сгниет. Какой в этом смысл?

– Огромный! Если вы совершаете насилие против яблони, то в вас нет противоядия против совершения насилия в отношении любого живого существа, включая человека. Это развитие другого буддийского принципа – все в мире едино, все является порождением друг друга и все зависит друг от друга. Нет ни твоего, ни моего, есть только наше.

– Но это уже было.

– Нет, там было совсем не так, там было ничье, а у буддистов наше. В этом гигантская разница, разве вы не видите ее?

– Пожалуй, – согласилась Юлия. – Но тогда я не понимаю, ведь если свято соблюдать этот принцип, то нельзя собирать урожай. Но как тогда жить? Мы же умрем все с голода.

– Вы точно указали на слабое место этого принципа. Пока решение этого вопроса не найдено. И это очень тяжело отражается на всем человечестве, насилие лежит в основе всего, что происходит на земле. А из этого первичного, как многим кажется, невинного и необходимого насилия проистекают все другие, в том числе, и самые страшные насилия, все то зло, в котором мы живем.

– Скажите, Михаил Моисеевич, но почему вы все-таки так не любите людей? Я понимаю, что мы все не ангелы, и все же неужели мы настолько дурны?

Мендель в задумчивой позе сидел напротив нее, и Юлия уже пожалела об этом вопросе; у нее был врожденный страх оказаться бестактной.

– Может быть, я зря спросила об этом? Извините.

– Дело совсем не в этом, я придерживаюсь правила: любому человеку можно задавать любые вопросы. Только вы его не совсем точно сформулировали. Дело не в том, люблю я или не люблю людей. Если хотите, я попытаюсь вам объяснить.

– Хочу.

– Вы когда-нибудь слышали слово «холокост»?

Юлия наморщила свой лоб.

– Слышала, но забыла…

– Я понимаю, – довольно резко прервал ее Мендель. – Так называется истребление евреев во второй мировой войне. Когда война началась, я с родителями, тремя братьями и двумя сестрами жил в маленьком украинском городке. Немцы вошли в город и через несколько дней всех оставшихся там евреев согнали в гетто. Оно состояло из нескольких небольших домов. Мы пребывали все в невероятной скученности, по несколько семей в одной комнате. Нам не разрешали выходить за пределы очерченной территории; тех, кто на это решался, просто убивали. Но и те, кто свято соблюдал все установленные нашими мучителями правила, тоже были обречены. Нас повезли на расстрел через несколько месяцев. Подогнали грузовики и погрузили в них, как скот. Впрочем, ехать было недалеко, до ближайшего леса. Там уже были вырыты могильные рвы. Все гетто выстроили рядом с ними, а затем пулеметы стали косить людей, как траву. Я был вместе с родителями, братьями и сестрами. Я видел, как пули попадали в них, они падали. Я тоже упал. Повсюду раздавались стоны раненых, поэтому немцы после того, как прекратился пулеметный огонь, начали индивидуальный отстрел. Я был весь перемазан кровью своих близких и поэтому они решили, что я убит. И не стали меня добивать. Трупы засыпали землей, но так как их было много, ее не хватило, и большинство тел лежало под открытым небом. Я дождался, когда стемнеет, вылез из-под завала тел и помчался в лес. Потом были скитания, я прибился к выходящему из окружения отряду наших солдат. Попал в детский дом. Но дальнейшие события уже не столь важны. Но именно во время этих одиноких скитаний я, маленький мальчик, понял, что с человеком что-то неладно, что в нем существует какой-то страшный изъян.

– Вы считаете, что семилетний ребенок…