Черная пантера - Барбара Картленд Страница 31

И настал тот час — доктора предсказывали, что это должно было случиться намного раньше, — когда отцу стало совсем плохо. Мне рассказывали, что это произошло, когда члены кабинета собрались в его доме на совещание. Он о чем-то говорил им. Вот последние слова, которые он произнес: «Во имя Господа и нашей любимой Англии». И без сознания рухнул в свое кресло.

К счастью, я оказался в Лондоне. Со всей Англии съехались родственники и знакомые, причем большинство из них ожидали найти маму убитой горем. Однако, ко всеобщему изумлению, она была совершенно спокойна. Я хорошо помню ее: в черном платье, бледная, она твердым голосом обсуждает, как организовать похороны — кого позвать, какие траурные марши исполнять.

Мы просидели допоздна. Всех восхищало, как она держится. Хотя некоторым ее поведение казалось неестественным. Перед сном мы собрались в холле. Она поцеловала меня, потом один из родственников, которого, возможно, переполняли чувства, сказал: «Эдит, ты держалась великолепно. Ты можешь положиться на нас, мы всегда придем к тебе на помощь».

Она обвела всех грустным взглядом и ответила:

«Спасибо, но теперь мне больше не для чего жить». И поднялась наверх.

Наутро она была мертва; на ее губах застыла спокойная улыбка. Она тихо скончалась во сне. Причиной смерти доктора назвали «остановку сердца», но мы все знали, что ее последние слова заключали в себе истинный смысл: ей действительно не для чего было жить.

Их похоронили вместе. Мне кажется, что те похороны были в некотором роде счастливыми. И хотя мы все скорбели о них, подобный поворот событий являлся наилучшим выходом: в последние годы мой отец страшно мучился, поэтому мы все были рады, что он наконец обрел покой рядом с любимой женой.

Филипп замолчал.

— Какая романтическая история, — тихо проговорила я, смахивая навернувшиеся слезы. — Это замечательно, что они так сильно любили друг друга.

— Да, им повезло!

В голосе Филиппа мне слышалась зависть. Он отвернулся от портретов, и мы направились в картинную галерею, где находились портреты других Чедлеев, многие из которых я уже видела в книге о Лонгмор-Парке.

Мы сели ужинать в четверть десятого и потом пошли в сад. Наши ноги утопали в ковре из мягкой травы, воздух был напоен ароматом чубушника и роз. Вокруг стояла тишина, которая изредка нарушалась криками бродящих в кустарнике павлинов.

— У вас очень красивый дом, — сказала я, оглядываясь на особняк, который высился на фоне темнеющего неба.

— Я очень люблю его, — проговорил сэр Филипп. — Но мне редко удается бывать здесь. Нет, — поспешно добавил он, — это не совсем верно. Я часто устраиваю здесь приемы, но очень редко бываю один. Мне здесь тоскливо одному. Этот дом создан для большой семьи. Вся его история связана со счастливой семейной жизнью нескольких поколений Чедлеев.

Внезапно я ощутила в себе небывалую смелость.

— Почему вы не женитесь? — спросила я. Я почувствовала, как он напрягся. Мой вопрос как бы на мгновение повис в воздухе: то ли он будет воспринят как дерзость, то ли — как дружеское участие.

— Возможно, я боюсь, — наконец проговорил он.

— Чего? — спросила я.

Я ожидала услышать «Оказаться несчастным», но вместо этого он ответила:

— Слишком сильно полюбить. — Я промолчала. Прошло несколько секунд, прежде чем он продолжил:

— Однажды со мной такое случилось. Думаю, вы слышали об этом. Какая-нибудь приятельница наверняка рассказала вам о моем прошлом — если, конечно, этот вопрос интересовал вас настолько, чтобы слушать ее.

— Расскажите сами, — попросила я.

— Нет, — резко ответил он. — Вот об этом я говорить не желаю. Я хочу все забыть.

— А вы когда-нибудь говорили об этом? — спросила я.

— Нет, — ответил он. — Зачем?

— Иногда это самый простой способ забыть прошлое, — объяснила я. — Человек испытывает гораздо большие страдания, когда прячет в себе свои переживания, становится настолько замкнутым, что окружающие перестают сочувствовать ему.

— Откуда вы знаете? — удивился он.

Его вопрос привел меня в замешательство. Мне было трудно объяснить, почему я с такой уверенностью могу рассуждать о том, что касается Филиппа. Его жизнь до мельчайших подробностей была для меня открытой книгой. Я не знала, откуда мне все это известно, — естественно, я не могла рассматривать это явление как результат богатого опыта общения с мужчинами, потому что у меня его вообще не было — просто в моем мозгу находились конкретные факты из его жизни, которые я с полной уверенностью упоминала во время нашего разговора. Если бы я хоть на секунду задумалась об этом, меня охватил бы страх.

— Я уверена, — медленно проговорила я, — что, пытаясь избавиться от печальных мыслей, вы своими действиями, при вашем складе характера, только усиливали свои страдания.

— Вы ничего не можете знать обо мне, — довольно грубо заметил он. — Вы все выдумываете.

— Отнюдь, — искренне призналась я. — Честное слово, не выдумываю. Просто я знаю — можете, если хотите, назвать это женской интуицией.

— Вы ошибаетесь, — сказал он, — очень ошибаетесь. Старая теория о том, что признание облетает душу, возможно, для кого-то и хороша, но не для меня. Как бы то ни было, прошлое мертво, и давайте не будем говорить об этом. В Рейнлафе я сказал вам, что хочу открыть новую страницу. Надеюсь, вы не считаете, что у меня не хватит на это сил?

— А у вас хватит сил? — спросила я. — Что изменилось за последнюю неделю?

И опять я проявила небывалую отвагу, задав ему этот вопрос. Однако теперь я знала, почему Филипп не звонил мне. Он страдал. В тот момент, когда он услышал сорвавшиеся с моих губ строчки из стихотворения, он оставил меня и вернулся к призраку. Он вновь погрузился в мучительные воспоминания, которые был не в силах отогнать.

— Замолчите! — вдруг потребовал он, причем в его голосе слышался гнев. — Я приехал сюда не для того, чтобы обсуждать свою жизнь, вернее, свое прошлое. Я же сказал вам, что все забыто. Оставьте мое прошлое в покое.

Он выхватил из портсигара сигарету и закурил. Я наблюдала за ним и заметила, что его руки дрожат. У меня создалось впечатление, что я смотрю на него со стороны. Я могла оценивать его совершенно беспристрастно. Как будто я на мгновение освободилась от своих чувств, от своей любви, которая не давала мне забыть о его близости. Я поняла, что способна помочь ему, что у меня хватит на это сил и власти. Я поняла, что он подобен больному, что он охвачен лихорадкой, которая не дает ему ни секунды покоя. И именно в моих руках находится лекарство, единственное средство вылечить его.

Неожиданно он выбросил зажженную сигарету.

— Я ехал сюда с определенной целью, — сказал он.

— С какой? — спросила я.

— Я хотел просить вас стать моей женой, — ответил он.