Вверх тормашками - Сьюзен Андерсон Страница 32

— Черт!

У него, вероятно, было максимум тридцать секунд. Он oолжен был успеть набрать код, чтобы отключить сигнал тревоги. Зная, что для кода выбирают легко запоминающееся число, Куп набрал на клавиатуре дату рождения Эдди. Зуммер продолжал жужжать. Понятно. Данный номер был слишком очевиден.

Других номеров Куп не знал. Ни страхового полиса, ни пин-кода банковского счета Эдди. Тогда, может быть, какая-то важная дата? Какая самая важная дата в его жизни? Впопыхах Куп перепробовал все другие комбинации включая собственный день рождения и день рождения матери. Нужно было бы сразу шмякнуть себя по лбу. Ну, конечно! День рождения Лиззи. Ура, Эйнштейн!

Но в мозгах обнаружился провал. Когда у Лиззи день рождения? Четырнадцатого марта? Нет. Тринадцатого. Правильно?

Куп набрал тройку, единицу и еще тройку. Зуммер не переставал жужжать. «Нет, погоди. Она родилась не в марте». Лиззи родилась в апреле. Он отправил ей тогда ту дурацкую куклу, купленную в Венеции. Он еще подумал о первом апреле — дне дураков, который служил ему напоминанием о приближении ее дня рождения. Куп нажал на четверку, единицу и тройку. Жужжание продолжалось. Он взял себя в руки. Дыхание его было ровным, нервы тверды, как камень. Он снова стал самим собой, впервые с тех пор как Вероника Дэвис плавной походкой вошла в «Тонк» в своей шикарной одежде. Еще одна попытка — и придется сматываться отсюда до следующего раза. Куп набрал ноль, четверку, единицу и тройку. Он заулыбался, когда жужжание прекратилось и красный свет перестал мигать. Да!

Он вспомнил, что адреналин толкает на путь, проходящий по острию лезвия. Странно, что он забыл об этом, учитывая, что когда-то подвергался каждодневной опасности. Удивительно, как быстро человек привыкает к другой жизни.

Куп направился в рабочий кабинет Эдди, воображая, что здесь или в спальне, вероятнее всего, можно будет выудить разрозненные доказательства… если таковые существуют.

Однако через час он готов был признать то, что знал всегда. Здесь не было ничего, что было бы еще не известно полиции. Чуда не произошло. Никаких свидетельств, которые можно было бы использовать для защиты Эдди, он не обнаружил.

Но он не считал, что зря потратил время, так как на всем, что было вокруг него, Эдди оставил свой отпечаток. След тепла и радости. В отличие от дома Кристл, где обстановка напоминала фантазию наркомана, обкурившегося опием, это было земное жилище. Спокойные тона, мягкая, удобная мебель и отдельные вещи — все это, вместе взятое, создавало атмосферу гостеприимства и уюта. Везде были расставлены фотографии Лиззи, а также дочери с отцом. И у обоих на лицах — такие огромные улыбки, что, казалось, если притронуться к ним, то можно почувствовать излучаемую ими любовь. В каждой комнате что-то да напоминало о Лиззи. В кабинете Эдди на стенах висели ее детские рисунки в рамках. Рядом с его кроватью на туалетном столике лежал глиняный круге оттиском крошечной руки. Куп смотрел на все это и качал головой. Какая несправедливость! Человек всегда желал своей дочери только добра, но в конечном счете был обвинен в злодеянии, которого не совершал. Это было чудовищно, просто абсурд.

Куп отбросил горькие мысли, грозившие отвлечь его внимание, которое он так рьяно сохранял. Он покинул спальню брата и открыл соседнюю дверь.

Это была детская комната. Первое, что он увидел там, была та дурацкая кукла, которую он посылал Лиззи к ее последнему дню рождения. Рядом, на бело-розовом покрывале, находились еще одна кукла и несколько мягких игрушек. На шее у них висело что-то на ленточках. Куп подошел ближе и узнал открытку, которую он запечатывал вместе с подарками. Он поддел кончиком пальца сложенную вдвое бумагу и при свете луны прочитал поздравление. Под печатными итальянскими буквами на открытке его собственным размашистым почерком было написано: «Лиззи. Счастливого дня рождения. Дядя Джеймс. Венеция». Не «с любовью и добрыми пожеланиями», а просто «дядя Джеймс». Видя, какое почетное место Лиззи отвела его подарку и открытке, он почувствовал себя величайшим обманщиком в мире. Какой уж там дядя! Его обуял стыд от сознания, что это был как раз один из тех нескольких дней, ождения, которые он только что силился вспомнить.

Куп снова развернул открытку и взглянул на свою подпись. Джеймс. Вид собственного имени на личной корреспондепции всегда заставал Купа врасплох. Он пользовался этим именем последние два года, когда подписывал свои книги. Но прежде чем его стали публиковать, для всех он оставался Купером или Купом. Для всех, за исключением его матери. В действительности данный вопрос не возникал до тех пор, пока она не ушла от них с отцом к Чапмену. Но даже после этого до военного конфликта дело не доходило. Так продолжалось еще несколько лет. Потом умер отец, и Купу пришлось переехать жить к матери с отчимом.

Сначала Куп отказывался отзываться на это имя, пытаясь добиться, чтобы мать называла его просто Купер. Но она знать не хотела никакого имени, которое пристало носить рабочему. Возможно, это было связано с ее собственными, далеко не престижными корнями. Но она доказала, что может быть еще упрямее, чем он. Имя Джеймс так и осталось в ее обиходе, и пока Куп еще находился под ее опекой, и позже, когда он жил самостоятельно и просто приезжал на уик-энд.

Таким образом, для Эдди он всегда был Джеймсом. Но для Купа Эдди всегда оставался Эдди, поэтому он не возражал, когда брат называл его Джеймсом. Он произносил это имя с любовью и восхищением, тогда как мать называла Купа так просто потому, что, как ей казалось, это делает его представительнее.

Куп встряхнулся, чтобы освободиться от грез. Он старался не замечать подтачивающего чувства под ложечкой. С тех пор столько воды утекло, его мать давно ушла из жизни. Но теперь это уже не имело значения. Сейчас он должен был как-то помочь своему оставшемуся родственнику. Но в данный момент, похоже, шанс сделать что-либо был ничтожно мал. Нужно забрать домой папку Эдди с финансовыми документами.

Напоследок он обвел взглядом комнату Лиззи, размышляя, что бы ему взять. По крайней мере он мог вернуть своей племяннице что-то из принадлежащих ей вещей. Может, это даст ей какое-то утешение, пока она не воссоединится со своим папой. Что касается реабилитации Эдди, то Куп чувствовал, что в нем начинает укрепляться пренеприятное убеждение в своих скудных возможностях. Все, что он мог сейчас реально сделать, — это оставаться в городе и быть готовым воспользоваться случаем, если таковой вообще когда-нибудь представится.

Коди медленно выходил из сна. Когда он пробудился достаточно, чтобы отдавать себе в этом отчет, то ощутил себя чрезвычайно расслабленным и свободным от стресса. По венам растекалась истинно Божья благодать. Но не это, ощущение физического тепла на груди и под ложечкой возбудило в нем любопытство, которое было украдено сном. Живое телесное тепло согревало всю правую сторону. В сонном хмелю он поморгал и приподнял голову с подушки, чтобы установить источник тепла.

Рядом лежала женщина, прижимаясь к нему, пристроив голову в ямке под его ключицей, где брали начало сухожилия мышц. Лицо женщины было скрыто за ее светло-каштановыми волосами, разметавшимися у него на груди, а также на ее руке, наброшенной поперек его живота. Коди окончательно проснулся. Сейчас он совершенно точно знал, кому принадлежит эта длинная, с округлыми формами фигура, спасение его жизни. Удовлетворенная улыбка тронула кончики его губ.