Плененная горцем - Джулианна Маклин Страница 32

Амелия смущенно поерзала в седле. Он уже в который раз поставил под сомнения основы ее убеждений, и это вызывало у нее сильное беспокойство, потому что она чувствовала себя совершенно потерянной и одинокой в этой дикой чужой стране. Ее отец умер. Если она не будет знать, что в конце этого испытания ее ожидает цивилизованный дом и люди ему под стать, ей ни за что не удастся выжить.

— Может, не будем к этому возвращаться?

— С удовольствием, как только ты признаешь, что не все англичане — порядочные люди и что идеальные застольные манеры не делают человека благородным.

Она подумала, что переспорить этого человека не удастся никому, и поджала губы.

— Ну, хорошо, я признаю себя побежденной. А что еще мне остается? Ты, разумеется, прав. Эти люди были дикарями. Сколько еще раз мне придется это повторить?

— И офицер тоже. Он был хуже всех. Скажи это, девушка.

— Я уже сказала, — раздраженно ответила Амелия, — но я готова повторить, если это вынудит тебя сменить тему. Они все были дикарями, особенно офицер.

Дункан откинулся назад.

— Отлично, девушка! Ты делаешь успехи. Помнишь, что я сказал тебе в тот, первый, день, когда мы остановились на поляне?

Еще бы ей не помнить! Прежде чем мы с тобой расстанемся, я заставлю тебя убедиться в том, что ваши английские офицеры в своих вычурных красных мундирах могут быть такими же дикими, как любой шотландец…

Спустя мгновение он добавил:

— Но тебе следует знать, что в Шотландии тоже существуют правила. Кланы не могут существовать без правил. Слово главы клана — закон.

— А тебе следует знать, что не все англичане такие, как те солдаты.

Они долго ехали молча, и Амелия размышляла над тем, что пытался доказать ей Дункан. Он во многом прав. Чтобы понять человеческое сердце, необходимо заглянуть очень глубоко, проникнув под все защитные слои одежды и внешности. Даже поведение не всегда позволяет судить о человеке. Умом она, разумеется, всегда это понимала, но впервые в жизни ей пришлось столкнуться с необходимостью понять человека из другого мира, и это оказалось гораздо труднее, чем в теории.

Она также вспоминала все, через что ей пришлось пройти за последние несколько дней.

…Сначала она предстала полностью обнаженной перед этим горцем. Он заткнул ей рот кляпом, после чего связал и силой вынудил покинуть форт вместе с ним. Она спала в пещере и ела только что убитого кролика. В довершение ко всему, прошлой ночью она ударила его камнем по голове, едва не лишив жизни… Она и не подозревала, что способна на все это.

Как можно было верить в то, что она знает сердце другого человека, если ей не удавалось понять даже свои собственные чувства и поступки?

Она подумала о Бет, ее детях и их теплом уютном доме. Эти люди вели простую и мирную жизнь, но престарелый отец Бет когда-то сражался во многих битвах. Ему приходилось терять близких людей в кровавой резне, затеянной ее соотечественниками.

И наконец, перед ней возник образ Дункана — ее свирепого и сильного похитителя. Он вставал из ванны, и по его коже скатывались сверкающие капли воды. Он был сильным и грубым, полным жизни. Дикарь? Возможно. Но этот дикарь был неописуемо привлекателен и отважен, а ко всему прочему, еще и умен.

Она снова задумалась о покрывавших его кожу свидетельствах участия в сражениях…

— Твои шрамы болят? — спросила она.

Он ответил не сразу. Тернер мотнул головой, встряхнув длинной черной гривой.

— Да. Иногда какой-нибудь из них начинает ныть без видимой причины, и тогда я переношусь в то мгновение, когда получил эту рану. Я знаю их все наизусть: где я был, когда мне ее нанесли, за какую армию сражался, кто был нашим противником. Я помню даже глаза человека, нанесшего удар, а также то, убил я его или нет, защищая собственную жизнь.

— А как насчет шрама в форме полумесяца? — спросила она. — Похоже, это была очень глубокая рана. Как ты ее получил?

Он долго молчал, но все же ответил:

— Я сорвался с горы, когда был совсем ребенком. Катился и подпрыгивал на склоне, как камень.

Она стремительно обернулась в седле.

— Бог ты мой! Как ужасно!

— Да, я скатился прямо по каменистому склону ущелья. В придачу к порезу я сломал кисть. Мне пришлось вправлять ее себе самостоятельно.

Рассказ об этом происшествии заставил ее поморщиться.

— Сколько тебе было лет?

— Десять.

— Боже мой! Но почему ты был на той горе один? Разве не было рядом взрослых, которые должны были за тобой присматривать и позже оказать помощь и выхаживать тебя?

— Нет, я был один.

— Но почему? Разве у тебя не было семьи?

— Была, но мой отец был приверженцем строгой дисциплины. «Из колыбели — в бой», — говаривал он. Он сам отвел меня в горы и оставил там, предоставив самостоятельно искать дорогу домой.

Амелия не понимала, это было выше ее сил.

— Как мог отец так поступить?! А если бы ты погиб?!

— Он хотел меня закалить, и это сработало.

— Заметно. — Она снова села прямо и попыталась представить себе Мясника десятилетним мальчиком, вынужденным с поломанной рукой, в полном одиночестве пробираться по горам. — И сколько же времени ты провел в горах один?

— Три недели. Я поэтому и взобрался на гору. Мне было необходимо понять, где нахожусь. Но я услышал вой волка и забыл об осторожности.

— Тебе, наверное, было очень страшно.

— Да, но любой шотландец знает, как побороть страх. Мы его убиваем, а потом гордимся своей победой.

— Мой отец когда-то сказал, что смелость — это не отсутствие страха, — произнесла она. — Это то, как ты себя ведешь, когда тебе страшно.

— Да, твой отец был мудрым человеком, девушка. Мудрым и смелым. Ты уверена, что он не был шотландцем?

Она усмехнулась.

— Абсолютно уверена.

— Жаль.

Амелия хлопнула себя по шее, сгоняя назойливую мошку.

— Что еще случилось с тобой за те три недели, которые ты в одиночестве провел в горах?

— Почти ничего. Я бродил по лесу, искал еду, выслеживал мелких животных, иногда только чтобы получить удовольствие от их общества. Я помню одну белку, которая помогла мне скоротать несколько дней. У меня ничего не было, кроме ножа, но я очень скоро сообразил, как сделать копье и ловить с его помощью рыбу. Потом мне удалось сделать лук и стрелы. Я знал, что нахожусь к северу от дома. Это единственное, что сообщил мне отец, прежде чем ускакать прочь, оставив меня одного. Так что я ориентировался по солнцу.

Она подняла голову и посмотрела на небо, просвечивавшее через узорчатый шатер листьев.