Фараон и наложница - Нагиб Махфуз Страница 32

Радопис молчала и бросила на нее взгляд, полный тревоги.

Царица спокойно продолжила:

— Я пришла по гораздо более важному делу, оно касается славного трона Египта и спокойствия, которое должно царить в отношениях между тем, кто правит на троне, и его подданными.

Радопис заговорила с раздражением и насмешкой:

— Воистину, это славные дела, моя госпожа, и чем же я могу помочь? Я всего лишь женщина, любовь приносит мне такое удовольствие, что стала моим постоянным занятием.

Царица вздохнула и, не обращая внимания на тон и голос Радопис, ответила:

— Вы смотрите вниз, я смотрю вверх. Я подумала, что вас волнует честь и счастье нашего повелителя. Если я права, то вы не должны сбивать его с пути. Фараон осыпает ваш дворец горами золота, отнимает у достойнейших подданных земли, а народ ропщет от недовольства, жалобно стонет и утверждает, что повелитель утаивает от него деньги и бездумно тратит их на женщину, которую любит. Ваш долг, если вас действительно волнует его честь, ясен, как солнце в безоблачный день. Вы должны положить конец расточительности фараона и убедить его вернуть деньги тем, кому они полагаются по закону.

Гнев, будораживший кровь Радопис, не позволил ей вникнуть в точный смысл того, что сказала царица, ибо страсти куртизанки проснулись и она чувствовала лишь обиду.

— В действительности вас беспокоит лишь то, — бессердечно сказала она, — что фараон тратит золото на мой дворец из-за любви ко мне.

Царица вздрогнула и затряслась.

— Как это отвратительно! — воскликнула она.

— Никто не разлучит меня с фараоном, — сердито и гордо заявила Радопис.

Молчание сковало язык Нитокрис. Царицу охватило безмерное отчаяние, ее гордости нанесли глубокую рану. Она не видела смысла дольше оставаться здесь, встала и, повернувшись спиной к этой женщине, ушла, испытывая такие страдания, печаль и гнев, что не различала дороги перед собой.

Радопис ртом ловила воздух и опустила кружившуюся голову на руку, она забылась в печали и дурных предчувствиях.

Из глубин раненого сердца Радопис вырвался вздох, и она сказала про себя: «Как жаль, что я стала безразлична к людям. Однако они не собираются забывать меня или оставить в покое теперь, когда я очистилась от прошлого и сонма мужчин». Боже милостивый, неужели жрецы обвиняют ее в том, что этот дворец поглощает их краденое богатство? Она с удовольствием уединилась в своем дворце, больше ни с кем не общалась, никогда не выходила в свет, где текла повседневная жизнь. Радопис не догадывалась, что ее имя с таким негодованием передается из уст в уста фанатиками, пользовавшимися им в качестве лесенки, дабы по ее ступеням взобраться так высоко, что можно больно задеть обожаемого ею возлюбленного. Радопис не думала, что царица преувеличивает, даже если заговорить ее побудила не одна причина, ибо куртизанке уже некоторое время было известно, что жрецы опасались, как бы фараон не отнял у них земли, к тому же она собственными ушами услышала во время праздника Нила, как эти люди выкрикивали имя Хнумхотепа. Не оставалось сомнений, что за пределами тихого и прекрасного мира, в котором она уединилась, находился еще один, более голосистый мир, где бурлили страсти, сеявшие беды и озлобление. Ей стало мрачно на душе после долгих мирных и радостных месяцев, подобных которым в ее жизни никогда не было. Радопис чувствовала, что в ее душе, переполненной любовью и привязанностью, просыпается сострадание к возлюбленному. Сейчас, когда ее постигло нежданное большое горе, она вспомнила, как однажды Ани говорил, что стража является единственной вооруженной силой, на которую фараон может положиться. Тогда Радопис встревожилась и спросила, почему его священное величество не набирает солдат и не создает мощную армию.

Она целый день не выходила из своих покоев, пребывая в угнетенном расположении духа, и не отправилась, как обычно делала, в летний павильон позировать скульптору Бенамуну. Ей стала невыносима мысль о том, что придется с кем-то встречаться или неподвижно сидеть перед молодым человеком, пожиравшим ее ненасытными глазами. Она никого не принимала до самого вечера и не испытывала покоя до тех пор, пока не увидела, что в дверях спальни появился боготворимый ею возлюбленный в свободно ниспадавших одеждах. Из глубин души Радопис вырвался вздох, она протянула руки к нему, и он, как и прежде, прижал ее к своей широкой груди и в знак приветствия радостно запечатлел на ее устах поцелуй. Затем фараон сел рядом с ней на кушетку и расчувствовался, отдаваясь течению приятных воспоминаний, какие воскресил в нем Нил, пока нес его ладью к белому дворцу.

— Где осталось прекрасное лето? — вопрошал он. — Где остались изумительные бессонные ночи на ладье, когда та плывет сквозь тихую ночь, а мы лежим в каюте, отдаемся страсти, ласкаемые нежным ветерком, и слушаем игру музыкантш, мечтательными взорами следя за грациозными движениями танцовщиц?

У нее не было сил поддержать воспоминания фараона, но ей не хотелось, чтобы он оставался одиноким в своих чувствах или мыслях.

— Не торопись, мой любимый, — сказала Радопис. — Красота заключена не в лете, не в зиме, а в нашей любви. Ты убедишься, что зима тепла и нежна до тех пор, пока горит пламя нашей любви.

Фараон хрипло рассмеялся, по его лицу и телу пробежала дрожь.

— Как ты красиво выразилась. Подобное остроумие желанно моему сердцу больше, чем слава всего мира. Однако скажи мне, что ты думаешь, если нам устроить небольшую охоту? Завтра отправимся в горы, побегаем за газелями и развлечемся, пока не насытим свой хищный дух.

Мысли Радопис начали разбредаться.

— Да осуществится твоя воля, мой любимый.

Он внимательно посмотрел на нее и сразу догадался, что ее язык обращается к нему, а мысли витают где-то далеко.

— Радопис, — сказал он, — клянусь коршуном, соединившим наши сердца, что сегодня какая-то дума отвлекает тебя от меня.

Она посмотрела на него печальными глазами и не могла вымолвить ни слова. На его лице появилась тревога, и он заключил:

— Чутье не подвело меня. Твои глаза не лгут. Что ты утаиваешь от меня?

Из глубин сердца Радопис вырвался вздох. Нервно теребя правой рукой его накидку, она тихо сказала:

— Я поражаюсь нашей жизни. Как мало мы знаем о том, что нас окружает, будто живем в пустынном и необитаемом мире.

— Нам так хорошо, моя любимая. Что для нас мир, если не вечный шум и мнимая слава? Мы так долго жили напрасно, пока не встретили любовь. Что тебе не дает покоя?

Радопис снова вздохнула и с печалью в голосе сказала:

— Что нам покой, если вокруг люди бодрствуют и не могут сомкнуть глаз.

Фараон нахмурился, в его глазах мелькнул огонь, и в душе он понял, что ее что-то беспокоит.

— Что печалит тебя, Радопис? — с тревогой спросил он. — Поделись со мной своими мыслями, разве мы, кроме любви, ничего больше не обсуждали?