Мужчина для сезона метелей - Вера Копейко Страница 32

Потом они часто смотрели кассету, на которой записан тот прыжок в совместную жизнь. Славик расстарался, самый близкий друг Сергея.

Гибель Сергея не слишком удивила Гутиных родных. Да, она потрясла, но не более чем уход неизлечимо больного человека. Все давно готовы к тому, что его вот-вот не станет.

— Я говорила, — напоминала Тамара Игнатьевна, — в нашем роду пришлые мужчины не держатся. Твой муж — свежее подтверждение старому принципу. Господи, когда это кончится! — бормотала она.

Кончится? — вдруг всплыло в памяти странное слово. Чтобы кончиться, должно начаться. Что именно бабушка имела в виду? Надо спросить.

Мужчины на самом деле в их семье не держались. Гутя редко рассматривала фотографии, но подруга подарила альбом на Новый год, а она решила навести прядок в фотохозяйстве. Уложив одну за другой карточки деда, отца и мужа, она заметила — у них есть что-то общее. Круглые, словно испуганные глаза, будто они увидели что-то… Не птичку же на самом деле, которая вылетит из аппарата.

— …Послушай, — вспомнила она свое беспокойство перед тестом и свой вопрос, — здесь все чисто?

— Ты про что? — спросил Сергей, принимая у нее кружку кофе.

— Да я про снегоход… — Она поморщилась — капля горячего кофе капнула на руку.

— Он сверкает чистотой. Я осмотрел его. Сине-белая красота. Как будто в нем сошлись снег и небо.

— Ты у нас поэт, — вздохнула она. — Но… тебя на самом деле не смущает страховка?

— Нет, я же сказал. — Он поморщился. — В конце концов, если я грохнусь, ты не останешься ни с чем. — Он хлебнул кофе. — Только знаешь, — он в упор посмотрел на нее, — если что, выходи замуж. Я буду следить за тобой с неба и гордиться — ты не бесприданница.

Она легонько стукнула его по затылку, как Петрушу.

— Брось болтать.

— Знай, Гутек, я люблю тебя. Но я все понимаю. Мне нужен риск, мне нужен адреналин, я буду гоняться за тем и другим всю жизнь. Я понимаю, что могу однажды захлебнуться… Но так уж устроен.

Тяжелая машина придавила его. Доктор сказал, что Сергей умер мгновенно. К счастью. Если бы выжил, остался калекой, что для него хуже смерти.

Это случилось, оно все равно бы случилось, не сейчас — значит, в следующий раз. Или через следующий. Но, судя по тому, что только теперь, через год, она задумалась об истинной причине катастрофы, она жила в шоке все это время.

Интересно, почему раньше ни разу не видала той рекламы? Она же ясно наводит, по крайней мере ее, на мысль, что смерть машины «Сноу кейв» принесла деньги фирме, которая торгует снегоходами «Лайф».

Гутя еще не потратила деньга. Ей приходила в голову мысль — вложить часть в дело Алексея. Но что-то останавливало, она думала, не лучше ли ей вообще отделиться от работодателя? Она вполне успешно «осушала» лесорубов.

— Из твоего дела можно сотворить вечный двигатель, — однажды насмешливо заметила Тамара Игнатьевна. — Одним рейсом ты поставляешь в магазин водку, другим — биодобавки для излечения от дурной страсти.

— Читаете мысли, Тамара Игнатьевна.

— Неужели твои? — Бабушка вздрогнула.

— Нет, Алексея, — сказала Гутя.

— Он предлагал и это тоже?

— Я отказала ему. В этом тоже, — насмешливо бросила Августа. — Мне приятней чувствовать себя Миклухо-Маклаем, который лечил папуасов, чем змеем-искусителем.

А если бы Николай Сушников предложил ей… Она бы ему отказала? — спросила себя Гутя и поморщилась. Вот так, да? Снова о нем, хотя так ни до чего и не додумалась насчет Сергея.

А что она могла выяснить? Местные юристы не нашли настоящих хозяев фирмы, которая заказала тестирование снегохода, они запутались в цепочке подставных фирм. Мать пыталась помочь из Москвы. Но ее клиентка-юрист с московской трезвостью посоветовала Гуте пользоваться деньгами и расстаться с желанием найти истину. И не такие ее не находят.

Но… может быть, если отыскать грузовичок с рекламой, то… Там наверняка есть телефон. Она наморщила лоб, силясь вспомнить, был ли он.

Не могла, как не могла вспомнить и номер машины.

За окном стало тихо, видимо, ночная метель была не слишком сильная или не очень долгая. Дворники сделали свое дело и ушли.

Пора и ей вставать. Сегодня у нее снова рейс по деревням. Вперед, Августа, скомандовала она себе, опустила ноги на ковер.

А… когда она встретит его… снова?

Гутя порозовела и пошла в ванную. Смыть, все смыть. И жить дальше.

— Я долго не признавалась самой себе, что совершила такое.

Гутя открыла рот, приготовившись сказать что-то легкое, но Тамара Игнатьевна подняла руку, призывая молчать. Гутя подчинилась.

— То, что началось в моей жизни после и что происходит до сих пор, причем в вашей с Полиной жизни тоже, указывает: я совершила зло. Я расплачиваюсь за него.

— Ты… ты?.. — Гутины серые глаза стали круглыми. — Что ты совершила?

Тамара Игнатьевна жадно глотнула воздух, Гутя заметила, как побледнело ее лицо.

— Хочешь горячего чаю? — спросила Гутя, стараясь сбить градус напряжения.

— Да, налей. — Она махнула рукой на желтый в белый горох чайник возле Гути.

Пока наполнялась оранжевая чашка, обе молчали. Гутя подала ей чай, Тамара Игнатьевна отпила и продолжила:

— Один человек… Мужчина, попросил меня. Я хотела, чтобы он был мне обязан…

— Ты была в него влюблена? — перебила ее Гутя. — Ты хотела его заполучить?

— Когда я исполнила то, что он просил, мне он стал отвратителен. — Тамара Игнатьевна подтвердила свои слова такой гримасой, что Гутя поежилась.

— А… что, что он такого… захотел?

— Мы работали в университете, на одной кафедре. Он попросил меня не слишком-то о многом на первый взгляд. — Она усмехнулась. — Не приходить на защиту моей собственной дипломницы, у которой он был оппонентом.

— И все? — ахнула Гутя. — Только-то? Ты согласилась?

— Да.

— Ну и что? Что он с ней сделал? — спросила Гутя смешливым тоном. Ей не нравилось чувство, которое подталкивало ее говорить вот так. Но она хотела отделаться от ощущения, что перед ней сидит чужая женщина. Незнакомая.

— Ничего такого, за что меня можно судить слишком строго, если взглянуть со стороны. — Она вздохнула. — Я не пришла на ее защиту. Позвонила на кафедру и сказалась больной. Я не обманывала — на ровном месте у меня подскочила температура. Так бывает.

— Так что он с ней сделал? — допытывалась Гутя.

— Обвинил в том, что она списала диплом.

— Ее завалили? — тихо спросила Гутя.

— Нет, ей поставили тройку. Но девочка потеряла главное — рекомендацию в аспирантуру, которую я обещала… На кафедре русской литературы было только одно место.