Один прекрасный вечер - Кристина Додд Страница 33

Стойло Блейза оказалось пустым.

Кларису охватила паника. Она лихорадочно огляделась, но ни одного коня с такой сияющей и гладкой каштановой шкурой и с такой благородной статью не обнаружила.

Где же он?

Блейз ненавидел мужчин. Если кто-нибудь из конюхов попытается на нем прокатиться, чтобы дать коню размяться, он сильно об этом пожалеет. Однако Клариса не столько переживала из-за незадачливого конюха, которому Блейз мог причинить вред, сколько за себя. За собственную жизнь. И от этого смертного страха у нее потели ладони и мурашки пробегали по спине. Неужели они явились, чтобы отобрать у нее Блейза?

Клариса пошла к загону, глядя по сторонам, пытаясь найти объяснение, пытаясь найти Блейза. Выйдя из конюшни, она на миг ослепла от яркого солнца и увидела своего жеребца. Его уже оседлали и приготовили для прогулки.

Хепберн, этот проклятый Хепберн, держал жеребца под уздцы и гладил по бархатному носу.

Страх уступил место гневу. Оказывается, Хепберн нисколько не пострадал. И Блейз тоже был в добром здравии. Совершенно очевидно, что они поладили. И переживала она за этих двух самцов совершенно напрасно. Вырвав поводья из рук Хепберна, она сказала:

– Чем это вы тут занимаетесь?

– Вас жду. – У него было то же бесстрастное выражение лица, что и обычно.

Прекрасно. Она станет вести себя точно также. То, что произошло вчера вечером, не имеет для нее особого значения. Так всегда бывает с запретной страстью – достаточно одного раза и повторения не будет. Клариса в этом не сомневается.

– Вы опоздали, – сказал он.

Как будто они условились выезжать на прогулки вместе.

– Откуда вы знали, что я приду на конюшню? – прищурившись, спросила Клариса…

– Интуиция.

Интуиция? Да он понятия не имеет об интуиции. Он за ней следил.

– Мне не нравится ваша интерпретация этого слова, – сказала она. – Больше не испытывайте на мне свою интуицию.

Он поклонился подчеркнуто вежливо:

– Как пожелаете.

Его готовность уступить лишь усилила тревогу Кларисы. Такие, как Хепберн, не сдают позиций. Могут отступить из тактических соображений. А за отступлением обычно следует мощный прорыв. Клариса, похоже, догадалась о его тактических маневрах.

Оглядевшись, Клариса увидела, что конь Хепберна стоит запряженный.

– Я не опоздала. – Клариса отказалась от помощи лорда Хепберна, приготовившегося подсадить ее в седло. – Я пришла как раз вовремя. Чтобы без посторонних покататься на моем собственном коне.

– Вам не нравится утро. Ни за что бы не подумал. – Клариса легко вскочила в седло.

– О чем вы?

– Мне казалось, вы относитесь к тому типу женщин, которые встают рано в хорошем настроении. Но я ошибся.

– У меня прекрасное настроение! – Она понимала, что ведет себя глупо. Но он раздражал ее, как шило под седлом.

Он смотрел на нее с фальшивым участием.

– Может, вы не позавтракали? Не стоит ехать верхом на пустой желудок.

Он над ней просто издевается. Если нет, то дела ее совсем плохи.

– Я позавтракала, – сквозь зубы процедила она.

– Тогда вас ничто не извиняет. Ну, поехали?

Легким галопом он направился за ворота: туда, где на холмистых просторах его угодий островки зеленой травы соседствовали с каменистыми грудами.

Как и накануне, Клариса ощутила в себе странную раздвоенность. Вот она – дорога на Фрея-Крагс. Дорога, которая приведет ее к Эми. Клариса заработала немало золотых монет на продаже своих кремов. Этих монет хватит, чтобы добраться до Эдинбурга и пережить там еще одну зиму. Еще одну жму вдали от Бомонтани. А сейчас, ей страшно было вспомнить ту зиму, которую они пережили. Зловещая тень судьи Фэйрфута омрачала ее жизнь и сейчас, когда, казалось, все в прошлом. И теперь к этому страху прибавится новый: страх перед лордом Хепберном, который не простит ей вероломства и будет искать возможность поквитаться с той, что убежала, отказавшись выполнить его безумные требования.

Неужели она трусиха?

Раньше Клариса так о себе не думала. Эми называла ее бесшабашной. Но Хепберн пугал ее, поскольку явно не понимал, что план его обречен на провал. И еще потому, что целовал ее так, словно вкладывал все свое сердце и душу в свой поцелуй, поскольку в тот момент она сама готова была отдать ему и сердце и душу.

Она говорила себе, что ее влечет к нему любопытство. Не страх, не обещание блаженства. И уж точно не страсть к мужчине, который мало того что вполне в своем уме, так еще и безгранично высокомерен.

Поравнявшись с ним, Клариса спросила:

– Что случилось с тем человеком?

– С каким человеком?

– С тем, за кем вы погнались вчера. – Хепберн притормозил.

– Он скрылся.

– Как, должно быть, вас злит, что кто-то ускользнул прямо у вас из-под носа.

Хепберн медленно повернул голову и заглянул ей в глаза.

– Да. Меня это злит.

Должно быть, руки ее слишком сильно сжали поводья, ибо Блейз метнулся вбок. Клариса быстро выправила коня.

Что это было? Он ей угрожал? Клариса проглотила вязкую от страха слюну. Ну конечно, угрожал. Вчера попытался ее соблазнить. Сегодня он постарается запугать.

Увы, ее не так-то просто запугать. Он всего лишь граф. А она – принцесса крови. Надо об этом помнить и вести себя соответственно.

Бабушка говорила, что фамильярность рождает презрение. И вот доказательство. Но бабушка всегда была примером царственной недоступности. Перед ней робели все и вся. Клариса могла бы научиться на ее примере, как отваживать зарвавшихся графов.

Тряхнув головой в кокетливой шляпке, Клариса проехала вперед. Она знала, что ее осанка, умение держаться в седле, ее аура – все это поможет осадить Хепберна, поставить его на место, хотя в отношении Хепберна, принимая во внимание его непомерное самомнение, эти приемы могли и не сработать.

Вскоре конюшни остались далеко позади, потом и дом пропал из виду. Кругом ни души, лишь птицы летают в небе. Синее небо изредка заслоняли вершины холмов, и трава колыхалась под ветром. Кусты шиповника расцвечивали местность белым и розовым. Эта земля не походила на ту, что у нее на родине, в Пиренеях, но что-то общее все же было: эти скалы, этот ветер пели ей о свободе, о буйстве стихий и взывали к чему-то очень личному, тому, что она хранила глубоко в сердце.

Хепберн был плоть от плоти этой земли, и буйство стихий жило в нем, и Клариса чувствовала это.

Черт бы побрал этого Хепберна, мешавшего ей наслаждаться свежестью и красотой прекрасного утра! Тропинка стала шире, потом неожиданно исчезла, и в этот момент Хепберн поравнялся с ней.