Ухаживая за Джулией - Мэри Бэлоу Страница 34

И это их соприкосновение изменило тон и настрой происходящего. Они оба, словно по взаимному согласию, не говоря ни слова, перестали сражаться. Джулия слегка раздвинула бедра, давая его руке более свободный доступ. И она снова закрыла глаза, когда его голова приподнялась и его рот впился в нее снова – открытый, влажный, теплый. Принося удовольствие. Внося интимность своим языком, посылая боль и страстное желание через ее рот в горло, грудь и ниже, усиливая томление движением руки.

Он поднял голову, чтобы поцеловать ее подбородок и горло. Они одновременно открыли глаза – в них было страстное желание – и взглянули друг на друга. Позже Джулия подумала, что это был момент, точнее, какое-то мгновение, когда все, что каждый прочел в глазах другого, было зеркальным отражением себя, их взаимной потребности и желания. Это продолжалось лишь долю секунды. И вот он уже сидит рядом с ней, небрежно обхватив руками колени, глядя куда-то за реку, а она лежит на земле, застегивая пуговки непослушными, дрожащими пальцами.

– Это тебе урок, Джулия, – спокойно сказал он, должно быть, после целой минуты молчания. – Если ты не одета, как подобает леди, и не ведешь себя как леди, то и не надейся, что к тебе будут относиться как к леди. Благодари судьбу, если ты ускользнешь, избежав насилия.

Ужаснее всего и самое худшее, что с ней только могло случиться, – это то, что Джулия не могла придумать, что сказать в ответ. Его слова были как удары кинжала и вызывали гнев, словно от брошенной в лицо перчатки. И они требовали возмездия за их самоуверенное мужское двуличие. Но она не могла подобрать по-настоящему оскорбительных эпитетов. Ее тело все еще слишком громко стенало по нему.

Джулия продолжала лежать, пока не убедилась, что все пуговицы застегнуты, затем встала, не произнеся ни слова, и направилась к Флосси, которая мирно щипала траву невдалеке. Испытывая непривычную дрожь в ногах, она села в седло, удивляясь, как это ей удалось, и поехала шагом в поисках ворот на ближайший луг. Она ни разу не оглянулась назад.

У нее болело горло. Она должна была постоянно сглатывать, чтобы избавиться от незнакомой потребности разрыдаться. Кожа на груди стала очень нежной и очень чувствительной, и ее раздражало прикосновение хлопковой блузы и грубой ткани жакета. Она ощущала пульсацию между ног и в верхней части бедер. И конечно, она не собиралась притворяться, будто не понимает, что происходит с ее телом и что случилось у реки. Ее тело жаждало его. Она хотела его. Она хотела всего, что женщина может хотеть от мужчины. Если бы он содрал с нее бриджи, она позволила бы ему это. И не только позволила, она бы просила, молила его взять ее.

Джулия всегда желала его, еще с тех времен, когда детские фантазии о Дэниеле как герое превратились в девичьи грезы о Дэниеле как любовнике. Она желала его с момента его приезда в Примроуз-Парк несколько недель назад. Она всегда хотела Дэниела – его внимания, одобрения, восхищения, расположения. Его любви. И оттого, что она не могла получить это, она ненавидела, презирала и всегда стремилась его разозлить. Прямо как ребенок, который привлекает внимание взрослых своими капризами, если ему не удается сделать то же самое примерным поведением.

Она ненавидела себя. Ненавидела! Страстно желать человека – чопорного и добропорядочного снаружи и такого похотливого внутри. Страстно желать внимания помпезного лицемера. Она внимательно осмотрела ограду, но здравый смысл победил. Сейчас она так взволнованна, что неизбежно разобьется, если попытается перепрыгнуть через нее. И это будет несправедливо по отношению к Флосси – он правильно это сказал. Главным было не то, что она рисковала своей жизнью, а то, что ставила под угрозу жизнь Флосси.

Она ненавидела его. Но себя она ненавидела в тысячу раз больше.

Граф даже не повернул голову, чтобы посмотреть вслед Джулии. Не сделал он и попытки последовать за ней, решив дать ей возможность вернуться домой первой. Дэниел сидел, устремив невидящие глаза на реку. Он потерпел поражение в сражении, которое вел несколько недель, но проиграл его еще шесть лет назад. Он сражался с собой, со своей низменной человеческой природой – и проиграл. Он всегда знал, что можно испытывать плотские желания к тому, кто не нравится и даже вызывает презрение. Разве временами в течение нескольких лет, несмотря на твердое намерение отказаться от нее, он не прибегал к услугам женщин легкого поведения? И каждый раз после этого презирал собственную слабость!

Но он никогда долго не испытывал вину за эти встречи. В конце концов, это было частью мужской природы – нуждаться в женщине.

Происшедшее же здесь, на лугу, было совсем иным. Джулия, несомненно, была леди и девственница, несмотря на свое поведение. В тот первый раз ей было только пятнадцать, а ему – двадцать три. Девчонка, которую он не любил и считал напрочь лишенной хороших манер и скромности. Девчонка, которая была бутоном, готовым расцвести и превратиться в прекрасный цветок. Девчонка, которую он хотел со всей горячей молодой страстью. В то лето Дэниел сражался с этой раздвоенностью и победил. Теперь же он даже не был уверен, что она не имела отношения к тому, что он не возвращался сюда целых шесть лет! Он никогда не думал об этом, но кто знал, что происходило в скрытых уголках его подсознания?

В этом году он не любил ее и осуждал с силой, многократно возросшей за годы ее взросления. Теперь она стала женщиной. Предполагалось, что она стала леди. Как Камилла. Как Бланш. Его неприязнь к ней увеличилась во сто крат. Но желание обладать ею было сильнее.

Как сказала Джулия, он преследовал ее не потому, что она была ребенком, нуждающимся в наказании, а потому, что она была женщиной. Он опустил голову так низко, что его лоб коснулся колен. Неужели это правда?

Боже милостивый!

Дэниел обладал многими женщинами и испытал к некоторым из них вожделение. Но никогда – ни разу в жизни! – не терял над собой контроль, не был так поглощен женщиной, которую держал в объятиях, чтобы это ощущение лишило его рассудка. Ни разу до сегодняшнего дня. Если бы случайно они не открыли глаза в один и тот же миг, то…

Не было нужды завершать эту мысль. Джулия наверняка не остановила бы его. И он не собирался во всем винить ее одну, хотя, похоже, сделал это, что вытекало из его слов, сказанных прежде, чем она встала и ушла. Если она не думала о своей добродетели, то и он точно так же забыл о чувстве собственного достоинства.

Боже! О Боже! Дэниел попытался не думать о том, с чем, он знал, ему неизбежно придется столкнуться. Он закрыл глаза. Нет.

Нет. Он подумает об этом позже, когда успокоится. Когда он снова сможет трезво размышлять. Если позволит себе думать сейчас, он неизбежно придет к неверным заключениям.

Но что значит – прийти к неверным заключениям? Существовало только одно возможное заключение.

Нет. Боже правый! Дэниел поднялся на ноги и пошел за лошадью, которая бродила вдалеке в поисках свежей зеленой травы. Он будет думать о чем-нибудь другом, решил он, вставляя ногу в стремя и садясь в седло. Он будет думать о своей новой собственности – аббатстве Викерз Эбби и Уиллоубанче-Корте, которые нужно посетить этим летом. Он будет думать о Бланш. Нет, не о Бланш.