Полуночные признания - Кэндис Проктор Страница 34

– Что «только»?

Он снова помолчал, потом легонько ударил по шее кобылы на прощание.

– Поберегитесь, хорошо?

– Может, мне следует еще о чем-нибудь разузнать? – спросил Хэмиш.

Они сидели в кафе «Морнинг-Колл» и завтракали кофе с молоком и пончиками. В это утро с реки дул холодный ветер, с пристани доносились крики матросов, привязывающих канаты люгера [8], и голоса женщин, идущих на рынок с корзинами на головах. Мулатки двигались с врожденной грацией. Воздух был напоен запахами оливкового масла, солода и жареных зерен кофе. Это сочетание было характерно только для одного города на свете – Нового Орлеана.

– Что-то происходит между тобой и той французской вдовушкой, чьи друзья имеют плохую привычку превращаться в покойников, – произнес Хэмиш.

Повернув голову, Зак взглянул на него.

– Не поднимай брови и не изображай удивление, – продолжал Хэмиш, качая указательным пальцем. – Я наблюдал вчера. Даже слепой заметил бы, что между вами пробегали искры.

Зак негромко рассмеялся, но тут же замолчал и повернул голову к площади. На постаменте статуи Эндрю Джексона какой-то рабочий под личным наблюдением «ложечного» генерала Батлера усердно высекал новую надпись: «СОЮЗ ДОЛЖЕН И БУДЕТ СОХРАНЕН».

– Боже правый, она же подозреваемая, – наклоняясь вперед, произнес Хэмиш.

– Я в этом не уверен.

– Но ты же сам предполагал это раньше.

Зак пожал плечами:

– Думаю, она что-то скрывает от нас, но этого и следует ожидать, верно? Мы здесь не особенно популярны.

– Не стоит об этом вспоминать.

Зак наклонился вперед, продолжая наблюдать за рабочим на площади.

– Я хотел бы, чтобы несколько солдат обыскали кладбище. Пусть они обратят внимание на те склепы, где заметны следы недавнего ремонта, а потом поговорят с родственниками умерших. Нужно найти тех двух негров, о которых говорил сторож-немец. Они могли что-нибудь заметить.

Хэмиш что-то пометил в своей записной книжке.

– Помнишь – ты просил меня разузнать насчет Филиппа де Бове?

– Да, – медленно произнес Зак, глядя, как грузный ньюйоркец чешет шею.

– Поначалу я думал, что он был зачислен в медицинский корпус конфедератов и там убит. Но я ошибся. Похоже на то, что он тайно вывозил золото конфедератов через болота, после того как мы взяли город. Но ему это не удалось.

– Смерть героя, – мягко произнес Зак.

– Да. Но все, с кем я общался, признавались, что никогда бы не подумали, что муженек этой хорошенькой французской вдовушки участвовал в темных делишках.

– Как и все мы, наверное?

Хэмиш покачал головой:

– Я побывал там, где торгуют абсентом, играют в фараон, а потом в самых лучших борделях – вроде одного на Олд-Ливи-стрит, который торгует совсем молодыми девочками и мальчиками – для извращенных богачей. И думаю, я не узнал еще и половины.

Около железной ограды площади старая индианка раскладывала на одеяле сушеные растения на продажу. Зак внимательно за ней наблюдал.

– Похоже на то, что этот человек был способен убить из арбалета или отравить. Если это он, то вся история начинает проясняться.

– Вот как? Да, надо выяснить, что это была за экспедиция де Бове по переправке золота через реку Байу-Креве. Кто-то об этом уже говорил?

Солнце поднялось выше, нагревая воздух и прогоняя утреннюю прохладу.

– Не помню, – ответил Хэмиш. Металлические ножки стула скрипнули по камням, когда он отставлял его. – Но как я могу сейчас судить, двумя убийствами дело не ограничится. Их будет три и больше. Думаю, больница Сантера – очень нездоровое и опасное место.

Оставшуюся часть утра и большую часть дня Зак проверял выдачу еды городским беднякам. Все это время его мучило смутное беспокойство, неотвязчивое, словно старая мелодия или полузабытая мечта.

В конце концов, Зак оставил лейтенанта завершать работу и отправился на поиски Антуана Ла Туша.

Но найти его оказалось нелегко. Зак обнаружил Ла Туша в захудалом кабаре на Олд-Ливи-стрит. Он одиноко сидел в темном, подернутом табачной дымкой углу, за круглым столом, покрытым грязной скатерью, хотя, как заметил Зак, стоящий у локтя Ла Туша коньяк считался одним из самых дорогих.

Антуан опустошил очередной стакан и положил дрожащие пальцы на бутылку. Заметив Зака, он замер, но в следующее мгновение протянул руку и улыбнулся:

– Вот это да! Чем я обязан чести видеть нашего местного начальника военной полиции?

Спертый воздух в этом притоне сильно отдавал виски, пивом и потом.

– Я хочу с вами поговорить.

– В самом деле? – Ла Туш томно махнул рукой, и коньяк выплеснулся из горлышка. – Говорите.

Несмотря на ранний час, в баре уже было полно полупьяных ирландцев и итальянцев; кое-где были видны и темнокожие.

– Тема такая, что следовало бы выбрать более уединенное место, – произнес Зак.

Тыльной стороной ладони Ла Туш вытер лоб. Его шелковый платок на шее перекосился, воротник тонкой полотняной рубашки промок и пожелтел от пота.

– А, Клер. – Он сделал глубокий выдох, взгляд остановился на бутылке коньяка. – Вы правы. Об этом здесь не стоит говорить.

Он прихватил бутылку с собой. На улице солнце нещадно пекло крыши домов, но по сравнению с баром воздух на Олд-Ливи-стрит был свежим и сладковатым. Выйдя на мостовую, Ла Туш оперся на свой костыль и прищурился, глядя на светло-голубые облака:

– Сейчас меньше времени, чем я думал.

– Как долго вы пьете?

Ла Туш пожал плечами:

– Не знаю.

– Вы переживаете из-за смерти сестры?

– Нет. – Ла Туш безрадостно рассмеялся. – Вы ошибаетесь, майор. Скорбь – это жалкая эмоция. Вы не согласны?

– Может быть.

Они повернули к французскому рынку. Здесь ларьки прекращали работать днем из-за жары.

– Впрочем, майор, – произнес креол, неловко поворачиваясь на костыле к Заку, – я и в самом деле этим расстроен.

– Вы хорошо знали свою сестру? – спросил Зак. Ла Туш снова приложил бутылку к губам.

– Я думал, что уже ответил на этот вопрос.

– Вы догадывались, что у нее были интимные отношения с каким-то мужчиной?

Ла Туш откинул голову и судорожно сглотнул. Было видно, что слова Зака его потрясли.

– Как вы осторожно выразились, майор. – Он опустил бутылку. – Интересно, вы деликатны от природы или просто боитесь, что я оскорблюсь и вызову вас на дуэль? Знаете, я еще хорошо стреляю, хотя, конечно, и не могу фехтовать.