Неоконченный портрет - Марианна Лесли Страница 34

— Итак, первым пойду я, с веревкой. Ты, Питер, идешь за мной до выступа, потом Патрик, Эшли и Денни. Ясно? — Он продолжал объяснять, как заберется на выступ в шестистах футах отсюда и закрепит там веревку. — Запомните, не зевать, не смотреть вниз, не мешкать. Лезть нетрудно, но расшибиться можно сильно.

Все выглядит не так уж сложно, подумала Эшли. Разве она не одолеет весь путь, если будет смотреть все время вверх? А что до мелких неприятных ощущений, то надо же чем-то расплачиваться за удовольствие, зато она достигнет вершины и посмотрит вниз — на весь мир в целом и на одного человека в частности.

Внизу уже стали появляться новые альпинисты. Одни поднимались по склонам легко, другие неуклюже толклись у подножия. Но Эшли напрасно посмотрела вниз. Перед глазами все поплыло, ее затошнило. Поспешно она перевела взгляд на пышное облако и попыталась убедить себя, что уютно лежит в собственной постели.

Есть ли в ее участившихся болях и головокружениях вина боязни высоты? Да, она немного близорука, но из-за этого люди не чувствуют себя как на карусели. Раньше высота на нее не действовала. Раньше она лазила на горы повыше, а совсем недавно поднималась на верхний этаж небоскреба в стеклянном лифте.

Ей удалось если не задремать, то отключиться. Это средство она практиковала довольно часто, чтобы снять напряжение после утомительной работы у мольберта. Когда она очнулась, Денни уже спускался к выступу, а вслед за ним и близнецы. Эшли встретила Лоренса уже сидя, притворившись, что поглощена изучением причудливого куска гранитной глыбы. Почувствовав на себе его пристальный взгляд, она дерзко спросила:

— Ну, что на мне такое — нос, что ли, измазан?

— Вообще-то да, но любопытно другое: покрасневший нос на позеленевшем лице. Ты опять не уловила, когда тебе стоило бросить это дело?

О, от такой едкости действительно позеленеешь!

— А мне наплевать, пусть он хоть побагровеет. Только бы спуститься отсюда, — удрученно произнесла она. Облупившийся нос меньше всего ее тревожил. Просто от шляпы не было никакого толку, она все время падала с головы.

Его мягкая улыбка растопила остатки обиды, но Эшли по-прежнему смотрела перед собой. Лоренс взял ее под руки, поднял на ноги и придержал. Затем начал объяснять, как именно ей надо спускаться. Удостоверившись, что она все усвоила, он крепко обвязал ее, и не успела она опомниться, как стала бесславно спускаться по веревке с каменистого выступа.

Она казалась себе огромным неповоротливым пауком, летящим и крутящимся на паутине. Но хорошо уже то, что ее спускают с этой громадины. Приземлившись у подножия, она отвязала веревку, с облегчением выпрямилась, твердо стоя на безопасной земле, и поглядела вверх. Тут под ногой поехал камень, и она больно шлепнулась на жесткую землю.

— Все в порядке?! — крикнул сверху Лоренс. От жалости к себе и унижения у нее на глаза навернулись слезы. Встав на четвереньки и держась за маленькую сосенку, она поднялась и вскинула голову к сочувствующим лицам спутников.

— Ну конечно, все в порядке! — бросила она. Слава богу, мучения кончились. По крайней мере, за этот день Эшли убедилась, что такие прогулки не для нее. Как жаль, ведь она так любит природу.

— Пойдем-ка вон туда в тень и посмотрим, что у нас на ланч, а? Потом вы, малыши, можете еще полазить, а мы, старички, соснем чуток.

Голос Лоренса раздался неожиданно. Эшли даже не слышала, как он подошел. Не взяв протянутой руки, она встала и начала осторожно пробираться к валуну, на котором они оставили корзину и термос. Есть не хотелось, но она решила, что немножко вкусненького одолеет. На природе ей остается пальма первенства лишь в любви к пикникам. В корзине оказались курица, салат, бутерброды с ветчиной и пирог с брусникой. Открывая банки, Эшли с радостью ощутила, что аппетит у нее вовсе не испортился.

Мальчики быстро подкрепились и убежали. Лоренс растянулся на клетчатом пледе и тронул капельку джема у нее на губах.

— Еще один тон к твоей пламенеющей одежде — и от тебя ничего не останется, — с мягким ехидством заметил он. — Ты не чувствуешь этого? — Увидев ее недоуменный взгляд, он добавил: — Для того, кто умеет чувствовать цвет и пренебрегает всеми условностями хорошего вкуса, это было бы неплохим наказанием.

Ей стало душно от злости, но она ни за что не хотела этого показать.

— Цвета сами по себе замечательные, — возразила Эшли, — может, просто выгорели и смылись. Очень нестойкие краски.

Лоренс в отчаянии покачал головой, протянул к ней руку и нежно обхватил щиколотку.

— Радость моя, ты в самом деле не знаешь, что творишь? Кому или чему ты мстишь? Ты вообще задумывалась над этим?

Эшли помотала головой. Задумываться она не любила, и, как только мысли заходили в неприятный тупик, она направляла их в иное русло. Правда, в последнее время это стало удаваться все реже и реже. Она ответила с долей сарказма:

— Кажется, ты собираешься прочесть послеобеденную лекцию… для моей же пользы, разумеется.

— По-моему, уже давно пора тебя кое-чему научить, — сухо сказал он и сжал ее щиколотку. Она поежилась. — Абсолютно ясно, что в твоем воспитании упущен ряд моментов.

Эшли приуныла и поискала глазами ребят, но они резвились у подножия, осаждая валуны, а ей приходилось выслушивать наставления, словно какой-нибудь пленнице.

— Сколько тебе было лет, когда умерла твоя мать?

Такого вопроса она не ожидала и изумленно уставилась на Лоренса.

— Девять, почти десять.

— И как это ты восприняла?

— А как, по-твоему, я должна была это воспринять?! — огрызнулась Эшли. — Я чувствовала себя уничтоженной, потерянной, брошенной.

— И кто за тобой ухаживал после этого? Чарли? Бабушка с дедушкой?

Она коротко рассмеялась.

— Тебе бы только поиздеваться. Мои достопочтенные бабка с дедом даже не послали маме открытку с пожеланием здоровья, когда ее положили в больницу. Для них мама умерла в тот день, когда выпорхнула из родного гнезда вместе с Чарли. — Эшли яростно комкала салфетку.

А Чарли… Думаешь, кто за ним ухаживал — укладывал спать, когда он напивался до потери пульса, заставлял переодеваться, когда белье становилось неприлично грязным? Кормил хотя бы раз в день? Ты думаешь, мы держали домработницу? На какие шиши? Боже, если мне удавалось наскрести немного денег, я чувствовала себя на седьмом небе. Чарли пропивал все, что зарабатывал, а получал он немного, ибо всего лишь марал безвкусные пейзажи для туристов. Он специально делал их побезвкуснее и забавлялся, когда самые худшие продавались в первую очередь. — Она горестно вздохнула.

Лоренс слушал, не перебивая и бережно придерживая ее щиколотку, словно она была из хрусталя.

— И это не наводит тебя на мысль? — тихо спросил он.

— На какую мысль? — отозвалась она, и тотчас догадки запрудили ее мозг. Эшли представила себя ребенком, подражающим единственному человеку — своему отцу, который порою надолго забывал о ее существовании. Он рисовал, пил, ругался, богохульничал, а она все это усваивала. Ей было не за что больше ухватиться, и она росла под его влиянием — озлобленный, молчаливый, худой и чумазый ребенок с сердитыми изумрудными глазами и лохматой шапкой каштановых волос.