Однажды в Париже. Наблюдая за парижанками. - Жиль Мартен-Шоффье Страница 34

— Можно сказать, мадам, вы смотрите на потолок так, как будто оттуда вылетит какая-нибудь идея. Если вы сейчас ничего не скажете и если мне нечего будет записать в мой отчет, боюсь, вы пропустите то, что надо сделать… И пожалеете об этом. Даже если завтра все уладится, лучше будет, если останется четкое подтверждение инцидента, произошедшего этой ночью. Я не помощник уголовной полиции. И мы ничего никому не передадим. Но здесь у нас, если столь неприятный спор повторится, будут иметься доказательства того, что вы ничего не придумываете. Ваши утверждения будут подкреплены медицинским учреждением.

Без сомнения, он думал, что мне нужно все разъяснять по буквам. Он четко расставлял точки над «i». Если я хотела кого-то сдать, то святой Венсан де Поль был готов весь обратиться в слух. И тут, постепенно, как улитка приближается к листку салата, у меня стала возникать идея. Неторопливо, но неотступно. Сначала я подумала о щепетильности, но эта мысль тут же исчезла, как легкая тень в полдень. По сути, я допускала только маленькую ложь, ничего непоправимого. Может быть, я слишком быстро списала дверь в ванной в колонку «прибыли и убытки». Почему бы не убрать ее из колонки «убытки» и не перенести ее в статью баланса «долгосрочные инвестиции»? Я вас спрашиваю. И сомнения развеялись сами собой. Итак, я сказала все. Немного. Только несколько фраз. Очень короткий вымысел. Но который в больнице тщательно зафиксировали. И, не желая того, удостоверили. Положив начало «Делу Фэйрфилда». Потому что, начав свой путь, басня стала расти, как ком снега, катящийся вниз по склону. Эта выдумка, когда я доверила ее больнице, для меня это было ничто, просто как зубная паста, выдавленная из тюбика. Вот только попробуйте пасту вернуть обратно в тюбик!

Невозможно. Особенно когда и не стараешься этого сделать. Все происходило очень медленно и очень быстро. К обеду, после нескольких часов отдыха, больница выписала меня, снабдив снотворными таблетками. Я вернулась домой и легла в постель. Через двенадцать часов, в полночь, когда я очнулась от сна, мой план боевых действий был готов. Вместо того чтобы принять холодный душ, я вышла на балкон, чтобы мои идеи стали четче на холодном воздухе. Луна светила над Эйфелевой башней. Большой посеребренный шар, похожий на мои мечты о будущем. Вернувшись в помещение, я выпила чашку чая, чтобы голос не был хриплым, и набрала номер мобильника дражайшего Эдуара. Брюс не оставит меня так — у разбитого корыта. Нельзя, чтобы эта дойная корова спокойно вернулась жевать свою жвачку в Манхэттене. Сначала я обеспечу себе небольшую кубышку.

Эдуар Бреда.

Удачно, что Мириам Рейналь, пресс-атташе издательства «Галлимар», живет на углу рю де Тампль и рю де Франс-буржуа, в центре Маре, в десяти минутах ходьбы пешком от нашей фирмы. Этот перекресток — прямо как мини-площадь Святого Петра в Ватикане! Вы можете провести там опрос общественного мнения: 100 процентов населения ненавидит генетически модифицированные продукты, мэра Парижа Тибери, реалити-шоу на телевидении, канал «Телефранс-1», генерала Оссаресса, который пытал алжирцев во время войны в Алжире, сайентологию, сексизм и дождь во время отпуска. Особенно не следует там произносить имя Саркози, в их классификации он находится где-то между Франко и Пиночетом. Но ведь Мириам хорошенькая, а за три недели до сегодняшнего дня она добилась для нас согласия на эксклюзивное интервью от Кундеры [80]. Я предпочел бы поужинать с ней тет-а-тет, но отказаться от приглашения было немыслимо, вот уже три года она обещает мне для журнала неизданную новеллу Патрика Модиано, которую я вроде бы должен вот-вот получить. Лучше быть вежливым и готовым откликнуться на приглашение. Я пришел по-старинному, с букетом из двенадцати роз, белых, как листки рассказа, который Модиано нам, несомненно, так и не даст. Букет очень подходил к оштукатуренным средневековым стенам, старинного вида фонарям, заржавевшим табличкам из кованого железа и к полно-приводной машине с темными тонированными стеклами, которая заняла весь тротуар. Интеллектуалы из этого квартала, очевидно, считают себя кем-то вроде Дю Геклена [81], слезающего со своего скакуна, когда припарковывают свои машины где попало. Не иначе как эти кретины надевают боксерские перчатки, чтобы читать «Либерасьон». Кругом была сплошная липа. В холле дома список жильцов заставлял задуматься: главный редактор женского журнала «Марианна», директор по пиару Жана-Поля Голтье, некий Блок-Лэне, какой-то Бев-Мери. Эти люди, которые знают все и знакомы со всеми, явно были в своем кругу.

Уже при входе в квартиру чувствовался запах ванили: Мириам везде зажгла ароматические свечи. Кастор открыл дверь, значит, и Поллукс где-то неподалеку. Все писательницы и хозяйки домов, связанные с литературными кругами, все время нанимали на званые обеды одних и тех же метрдотелей. У Кристин Орбан, у Франсуазы Галлимар, у Гвини Шабрие обязательно попадаешь на них. Можно подумать, они разбили свою палатку на перекрестке центральных аллей Салона книги. Но даже не надейтесь на то, что они вас узнают: едва взяв ваше пальто, они отводят взгляд, опускают ресницы и не смотрят на ваш спектакль. Они сами его перед собой разыгрывают, это невероятно.

Я пришел последним. И сразу же увидел, что меня ждут мучения. Здесь уже присутствовали два гвоздя с моего креста: Армелль Делатур и Юбер Дантом. Она — актриса и романистка, сочетание все более и более распространенное и все более неприятное. Если она умеет писать, то я не умею читать. Он — театральный режиссер и директор театра в пригороде Парижа в Стенсе, ненасытный хищник, всегда готовый давать уроки морали. В отношении продажности он мог бы обратиться за опытом к Армелль: однажды она проделала трюк, о котором до сих пор говорят в «Сенсациях», а мы там всякого навидались. К нашему большому удивлению, она сразу без уговоров согласилась сняться со своим ребенком для обложки журнала: обычно для этого нужны часы разговоров с ее агентом, а тут — ничего такого. Потом мы все поняли: красивое кольцо украшало указательный палец той ее руки, которой она поддерживала головку своей маленькой дочки. Эта была последняя модель дизайнера ювелирных изделий Луизы Гранден, созданная для «Живанши», и Армелль потребовала, чтобы это было указано в подписи к фотографии. Она одним махом убивала двух зайцев, точнее сказать, одним камнем. Если отвлечься от этого, то она очаровательна и любезна. Полная противоположность Юберу.

Этот тип все пятнадцать лет, что мне приходится с ним встречаться, просто действует мне на нервы. Он считает себя интеллектуалом, потому что смотрит телеканал «Культура», образованным человеком, потому что часто вставляет в свою речь цитаты, и видит себя буквально крестоносцем творчества, когда ставит пьесы Мольера, Шекспира и Чехова. Не говорите ему о Министерстве культуры, его основном спонсоре. Он воздвиг стену между учреждением и собой — с проделанным в ней окошком для получения денег, уверяю вас. Достаточно хоть на минуту взглянуть на Юбера, чтобы понять: он хватает все, что попадает ему под руку, — и поверьте, левой рукой он берет так же хорошо, как и правой. Даже сидя, он дышит, как кит, огромный и подобравший живот, чтобы переварить ягненка. У Мириам он ничем не рисковал, здесь были: актриса, которая мечтает сыграть в интеллектуальной пьесе; пресс-атташе, промаринованная в соусе «Нувель Ревю Франсэз»; какой-то паренек с обесцвеченными волосами, который пришел вслед за юбками Делатур, и знаменитая супружеская чета Сен-Сир, король рекламы и его жена, ведущая передачи о классической музыке на телеканале «Франс-2». Когда я вошел, Юбер читал лекцию. Сюжет: пригороды.