Любовь в награду - Джулия Энн Лонг Страница 34

Но он стал уже меньше сердиться.

Филипп ни одной живой душе об этом не рассказывал, и сейчас что-то в одной только артикуляции принесло ему облегчение, словно еще один тяжкий груз был снят с его груди, отчего ему стало легче дышать.

– Сколько ей лет? – настаивала Элайза.

– Восемнадцать.

– Взрослая женщина.

– Взрослая женщина, которая уже должна была выйти замуж, но с приданым, соответствующим ее фамилии. А ее приданое – это моя ответственность. Я не желаю, чтобы моя сестра оставалась старой девой или выходила за кого-то, кто не соответствует ее статусу. – Голос принца становился громче до тех пор, пока последнее слово эхом не разнеслось по всей комнате.

Но англичане ничего не понимают лучше, чем «статус».

– Она достаточно взрослая, чтобы принимать собственные решения, – ласково давила на ла Вея Элайза.

– Ее не воспитали для того, чтобы принимать решения, миссис Фонтейн. – Эту фразу принц произнес сухим тоном.

– Если она хоть немного похожа на вас…

Ла Вей выпрямился и невесело засмеялся:

– Даже вы не можете быть настолько безрассудной, чтобы закончить эту фразу.

Спина Элайзы выпрямилась, подбородок подскочил вверх.

– Если ваша сестра хоть немного похожа на вас, значит, она преодолела немалые трудности и выжила, – заявила она. – Могу я просто это сказать? Запас жизненных сил у многих женщин больше, чем полагают мужчины. И они чаще оказываются куда сильнее, чем вы считаете. Это все, что я скажу.

– Ну да, пока – все, – мрачно заметил Филипп.

Элайза пожала одним плечом. Она явно пыталась сдержать смех. Какая дерзость с ее стороны!

Ла Вей несколько мгновений молча смотрел на нее изучающим взглядом.

– Не опыт ли подсказывает вам эти рассуждения, миссис Фонтейн? – наконец спросил он.

Элайза лишь спокойно посмотрела на него. Это и был ответ на его вопрос.

Принц опять начал ходить взад-вперед, а потом остановился и сбивчиво заговорил, потому что по какой-то причине хотел, чтобы она узнала.

– Я не сержусь на нее. Я сержусь на себя. Сержусь на судьбу. На это… – Он взмахнул выздоравливающей рукой. – И еще сержусь на сложившуюся неопределенность, которая не позволяет мне заработать деньги, необходимые для покупки моего собственного дома и для того, чтобы обеспечить сестру приданым и любыми чертовыми бальными платьями, какие только она пожелает. Я сержусь, что моя семья была разбита революцией на осколки, и вот теперь я вынужден собирать их. А лучшее лечение от гнева – это конструктивные действия, миссис Фонтейн. Но время идет. Я могу удачно и быстро жениться, могу выполнить очередное задание короля, а могу сделать и то, и другое. Но мне нужно до окончания зимы решить, как именно я поступлю, потому что Ле-Пьер-Держан будет продан, если я не потороплюсь.

– Стало быть, вы можете вновь подвергнуть себя опасности, потому что это принесет вам выгоду, или…

– Намертво связать себя брачными узами, – договорил за нее Филипп.

Еще одно слово, предвещающее что-то дурное. Скорее напоминающее погребальный, чем радостный звон церковных колоколов, в которые звонят два маленьких мальчика – один убегающий от другого.

– По этой причине сюда приезжал посланец короля?

– Да, – кивнул Ла Вей. – У короны есть для меня… работа.

– А под работой, я думаю, вы подразумеваете то, что предполагает применение оружия?

– Меня также высоко оценивают за мое обаяние, миссис Фонтейн. И за знание языков.

– Но все это не имело бы никакого значения для людей его величества, если бы вы виртуозно не владели шпагой, – заметила Элайза. – Насколько я понимаю, вы должны опять подвергнуть себя опасности.

К удивлению Элайзы – да и самого Филиппа – он улыбнулся и пропел, поддразнивая Элайзу:

О, лучше вам не вставать на пути

Всемогущего Филиппа ла Вея.

О, я скучаю по тем дням,

Когда одного моего обаяния было довольно,

Чтобы поддерживать крышу над моей головой.

Это должно было вызвать у нее улыбку. Однако Элайза задумчиво посмотрела на ла Вея, и что-то омрачило ее лицо. Она явно не знала, говорить ей или лучше промолчать.

Принц вздохнул и приказал:

– Говорите, что хотите сказать, миссис Фонтейн!

– Где… именно у вас болит? Помимо руки? – рискнула спросить Элайза.

Его брови приподнялись.

– Прошу прощения за слишком бестактный вопрос.

– Ответ «везде» тоже можно счесть бестактным?

– Это правда? Мне очень-очень жаль.

– Благодарю вас, – просто сказал Филипп.

Потому что было совершенно ясно: она говорит искренне, не обвиняя его, не раболепствуя перед ним, не устраивая истерик.

Он молча показал ей руку:

– Вот что причиняет мне больше всего боли, как вам известно, или крайнее неудобство.

– А могу я… взглянуть? Я уже говорила вам, что мой отец – доктор. И я знаю кое-что о ранах.

– Не пытаетесь ли вы подтолкнуть меня к выбору битвы, чтобы спасти от свадьбы, миссис Фонтейн?

Ла Вей понял, что затаил дыхание в ожидании бойкого ответа своей экономки.

Что-то промелькнуло в ее глазах. Как будто он смотрел на облака, загораживающие солнце.

– Думаю, обе ситуации предполагают использование ваших рук, лорд Ла Вей, – заметила Элайза.

Удивившись, Филипп рассмеялся. А еще он был в полном восхищении от такого ответа.

Принц уселся на стул напротив Элайзы и протянул ей руку, как будто она была гадалкой и могла по руке узнать его будущее.

Элайза взяла его руку очень ласково и чуть робко, словно это был спящий ежонок, а не ладонь. Несколько мгновений она рассматривала ее так внимательно и серьезно, что Филипп улыбнулся.

Какой же это оказалось роскошью – раскрыться перед кем-то хотя бы на миг. У миссис Фонтейн были мягкие и холодные руки – совсем не такие, как шелковистые и ухоженные руки его родственниц или красавиц, с которыми он танцевал или занимался любовью. Ее рукам можно было доверить вещи драгоценные, серьезные.

Как много времени прошло с тех пор, как красивая женщина вот так просто прикасалась к его руке, ничего не желая и не ожидая от него.

Мысль об этом тоже удивила ла Вея. Это было не совсем приятное умозаключение, и он был уверен, что не каждый мужчина согласится с ним. Скорее это что-то неуловимое. Какая-то магическая формула, включающая в себя милую мягкость, резковатые черты ее лица в сочетании с тем, как она движется, как ее кожа реагирует на свет, глубину ее глаз, вспыхивающих как звезды, когда она улыбается, блестящее остроумие, которым она пользуется столь умело, вещи, которые она скрывает.